Неточные совпадения
Дмитрий Павлович дал у
постели умирающей жены клятву остаться неутешенным вдовцом и сдержал ее, что было тем легче, что ему уже в то время кончался шестой десяток.
Старушка няня, единственная крепостная князя Дмитрия, на попечение которой отданы были обе малютки, помещалась вместе с девочками в детской, рядом с кабинетом и спальней отца, которого после смерти жены подагра стала часто и надолго приковывать к
постели и креслу на колесах.
Заперев дверь, он быстро разделся, бросился в
постель и вскоре заснул.
Штофная темно-синяя мягкая мебель и такие же занавески на окнах, темные обои придавали ей мрачный вид, и единственным светлым пятном на этом темном фоне выделялась
постель княжны, покрытая белоснежным тканьевым одеялом с целою горою подушек.
Она вздрогнула, точно ударили по ней самой, и проснулась. Быстро вскочила она с
постели, оделась, распахнула окно, выходящее в сад, села у него и задумалась.
На коленях, у его
постели, в белой юбке и кофте, стояла онемевшая от неожиданности случившегося, от инстинктивного предчувствия близкой потери, княжна Лида.
Их снова позвали к
постели князя.
На столике, около
постели князя, лежал вынутый священником из стоявшего в углу киота образ в золотой ризе — тот самый, которым благословляли князя Дмитрия к венцу.
Княжна Лида снова опустилась на колени у
постели отца.
— Княжна в
постели, — отвечал Антон Михайлович на расспросы, — она так потрясена смертью столь любимого ею отца, что я боюсь, чтобы это потрясение не имело дурных последствий. Безусловный покой и сила молодости могут одни поставить ее на ноги.
— Ложитесь, ложитесь, барышня, ваше сиятельство, как тут не нездоровиться с такого-то горя! — заметила та, оправляя
постель.
Он передал ей в коротких словах сцену обручения у
постели умирающего и то, что Шатов после смерти князя Дмитрия счел нужным объявить всем о его положении в его доме.
Отоманка, служившая князю
постелью, стояла у противоположной окнам стены, влево от входной двери. В кабинете от опущенных штор было темно.
— Приготовив
постель и лекарство, ты дожидался князя в кабинете?
Гости разъехались. Уже было поздно. Она прошла в свою комнату, разделась, легла в
постель, но заснуть не могла. Неотвязная мысль не покидала ее головки…
Больную принесли в ее комнату, раздели и уложили в
постель. Доктор привел ее в чувство и, прописав рецепты, послал за лекарствами и остался ждать, чтобы дать самому первую дозу.
Почти до рассвета пробыли Карнеев и доктор у
постели больной, и лишь когда она забылась дремотой, уехали в ожидавшей их карете, оставив княжну Лиду на попечении прибывшей сестры милосердия.
Она угасла тихо, не выпуская из своих охладевающих рук руки Карнеева, почти бессменно дежурившего у
постели умирающей. Она не подпускала к себе никого кроме него, приглашенных докторов, всех московских знаменитостей и сестры милосердия.
Комната была пуста. Усопшая казалось тихо спала, утопая в мягких складках
постели. Худенькое тельце не обрисовывалось под голубым атласным одеялом. Головка наклонилась немного набок, острые линии лица, налагаемые смертью, не придавали ему страдальческого выражения, оно было, напротив, совершенно спокойно. Глаза были закрыты. Золотисто-льняные волосы сбились на бледный лобик, как бы выточенный из слоновой кости.
— Она спит! — как-то растерянно, хриплым шепотом произнес Шатов и опустился на колени у
постели покойницы.
Выбившаяся из-под одеяла маленькая ручка покоилась на краю
постели. На одном из исхудавших пальцев ее блестело обручальное кольцо.
Он дико вскрикнул и скатился на пол у
постели покойницы.
Болезнь Шатова была упорна и продолжительна. Только через полтора месяца он стал понемногу поправляться, хотя еще не вставал с
постели.
Разговор шел о здоровье Шатова, о перенесенной им болезни. Ни тот, ни другой не коснулись ни единым словом столь недавнего, страшного для них обоих, прошлого. Только при прощании больной крепко, на сколько хватило силы, пожимая правой рукой руку своего друга, левой указал ему на висевший над
постелью портрет.
Она по утрам была почти не в силах подняться с
постели и лишь к вечеру боли немного стихали, чтобы утром повториться с еще большею силою.
Николай Леопольдович, наскоро выпив свой стакан, вскочил с
постели, надел шитые золотом туфли, накинул бархатный темно-синий халат, вынул из под подушки связку ключей и прошел в кабинет.
Гиршфельд, сбросив свою дорогую шубу на
постель Андрея Матвеевича, в коротких словах объяснил ему цель своего посещения и предстоящую ему деятельность по скупке акций лопнувшего банка.
— Я выеду вслед за княгиней с тем поездом, который приходит в Т. утром, сойду на предпоследней станции и проеду на лошадях в пригородный монастырь. Ты велишь разбудить себя у Фальк пораньше и поедешь туда к обедне. Я буду тебя ждать в маленькой рощице на берегу озера. Там ты отдашь мне бумагу и ключ. Пузырек же оставишь на столе у
постели княгини. Поняла?
— Уберите чай, — сказала ему Зинаида Павловна, — и пришлите горничную, я устала и разденусь, а ты, machere, расскажешь мне подробнее эту историю, когда я лягу в
постель.
Так прошло еще несколько минут. Она вспомнила привычки тетки и снова направилась к
постели. Труп с потемневшим лицом глядел на нее во все глаза.
Затем она подошла на цыпочках к выходной двери, вынула ключ, возвратилась в спальню, сунула его под подушку, поставила на стол пузырек с ядом и потушила свечу. Она бросила последний взгляд на
постель и ей показалось, что она видит впотьмах, как глядит на нее труп.
— Я, моя дорогая, конечно я, кто же как не я! — страстным шепотом начал он, усаживая ее на
постель и садясь рядом.
Помещение было очень опрятное и уютное: мебель заново обитая светлым ситцем, такая же перегородка, за которой виднелась пышная
постель с несколькими подушками в белоснежных наволочках. Все это, освещенное солнцем, лучи которого проникали в открытые окна, придавало комнате веселый вид и производило приятное впечатление укромного уголка.
Она сидела в своей маленькой, но уютной комнате, невдалеке от будуара княгини, на
постели, покрытой белоснежным пеньковым одеялом, с целой горой подушек в тонких наволочках идеальной белизны.
Они тихо вошли в кабинет и приблизились к
постели умирающего. Шурочка, постоянно тайком пробиравшаяся в кабинет больного «дяди», была там, но при их входе незаметно скрылась за ширмы, окружавшие
постель.
Ольга Петровна хотя и проснулась, но еще лежала в
постели.
Александра Яковлевна пододвинула к кровати табурет, села и начала свой рассказ. Она откровенно передала баронессе свой роман с князем Виктором, умолчав, конечно, о том, что она сама увлекла его, а напротив, изобразив себя жертвой хитросплетенного молодым князем соблазна. Рассказала известные нам сцены с княгиней. Не скрыла и тайны своего происхождения и сцены у
постели умирающего князя Ивана и, наконец, последние слова его о пакете ео стотысячным наследством, скрытым и присвоенным князем Василием.
Ставни были открыты, несколько вновь нанятых лакеев расставляли в комнатах выколоченную на дворе мебель и
стлали роскошные ковры, несколько деревенских баб мыли окна, полы, чистили медные приборы у дверей.
Несмотря на утомление после прошлой ночи, проведенной в дороге, Виктор не мог заснуть целую ночь: мысли, одна другой несообразнее, лезли ему в голову; лишь под утро он задремал, но поминутно просыпался от тяжелых грез: то он видел себя убитым рукою мстительной Александрины, то ее — убитую им и плавающую в крови. С тяжелой головой, с разбитыми нервами встал он с
постели около полудня.
В коротких словах передала она ему сцену, виденную ею в детстве у
постели своего умирающего незаконного отца, князя Ивана Гарина.
Флегонт Никитич Сироткин, как будто бы дожидался только видеть своего сына в возможном для него почетном положении, и недели через две после того, как Иван Флегонтович сделался адвокатом, а жена его артисткой лучшего театра в Москве, слег в
постель и отдал Богу душу.
Князь Василий Васильевич, действительно, уже около трех месяцев был прикован к
постели серьезным недугом.
Все петербургские «светила медицинского мира» перебывали у
постели больного и продолжали ежедневно посещать его, но не могли сказать ничего утешительного княгине, откровенно заявляя, что исход болезни ее мужа несомненно смертельный, и лишь можно поддерживать, и то сравнительно недолгое время, угасающую жизнь.
В коротких словах передала она историю разрыва между отцом и сыном, не утаив и малейшей подробности, включая даже биографию Александрины и присвоения ее денег. Эта была искренняя исповедь жены и матери у
постели умирающего мужа.
В радостном волнении не могла она сомкнуть глаз, лежа в своей роскошной
постели, утопая в волнах тончайшего батиста. Лишь под утро заснула она тревожным сном. В двенадцать часов она уже была одета и стала ждать. До назначенного княгиней часа оставалось два часа. Время казалось ей вечностью. Она сидела в приемной, у одного из окон которой, ближайших к подъезду была система зеркал, позволявшая видеть подъезжавшие экипажи.
Князь остолбенел и поглядел на мать помутнившимся взглядом. Зоя Александровна в коротких словах начала передавать ему перенесенную сцену. Она, впрочем, не окончила рассказа. Воспоминания о пережитом унижении были так свежи и потрясающи, что с ней сделался вторичный обморок, ее уложили в
постель. Виктор машинально отправился к себе в кабинет.
Это была большая комната, обитая голубою шелковою материей, освещенная голубым фонарем, спускавшимся с потолка. Роскошная, уже приготовленная кровать стояла по середине. Он никогда не был в ее спальне. Вид ее
постели остановил биение его сердца. Он несколько минут стоял, как окаменелый.
Раздался выстрел. Сбежавшаяся прислуга застала князя уже мертвым. Он лежал на кровати. Огнестрельная рана зияла в правом виске. Алая кровь обагрила белоснежные, батистовые наволочки подушек и лежавший у
постели белый ангорский ковер. Правая рука спустилась с кровати. Револьвер большого калибра валялся на ковре. На лице князя застыла улыбка какого-то блаженного довольства.
Приехавших встретили роковым известием. Они прошли в спальню, где уже помощник пристава составлял акт. Александра Яковлевна остановилась перед лежащим на
постели трупом, несколько мгновений как, бы вглядывалась в черты лица покойного князя, затем опустилась на колени, осенила себя крестным знамением и до земли поклонилась усопшему. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Княгиня Зоя Александровна, едва оправившаяся от второго обморока, еще не спала, хотя и лежала в
постели.