Неточные совпадения
Добиться славы и
имени передовой русской женщины княжне Маргарите Дмитриевне, конечно, скоро не предвиделось, а жизнь курсистки и студентки в столицах, среди заманчивых, бросающихся в глаза роскоши и блеска, на сравнительно скудные средства, несмотря на то, что кроме отца, помогала своей любимице и княгиня Зинаида Павловна,
была далеко не по вкусу нетерпеливой Маргарите Дмитриевне.
Этот юноша
был уроженец города Т., единственный сын чиновника, славившегося своим бескорыстием и неподкупностью, оставившего ему только честное
имя, которое этот чудак, как называли его сослуживцы, ценил выше всякого земного богатства. Студент-медик, беззаветно преданный науке, готовый ради нее на все лишения, он бодро шел по тернистой дороге труда.
Это
были люди старого закала, называвшие вещи их собственными
именами.
Двухлетний срок, назначенный княжной Маргаритой Дмитриевной Шатову для отдыха после болезни, истекал. Практика его шла превосходно.
Имя его стали упоминать в числе московских медицинских знаменитостей. Он
был любимым ассистентом знаменитого московского врача-оригинала, «лучшего диагноста в мире», как называли этого профессора университета его поклонники.
На другой день по прибытии княгини Шестовой в Т. рано утром в конторе гостиницы «Гранд Отель»
была получена на ее
имя телеграмма из Москвы, Лакей, призванный в контору для вручения ее по принадлежности, вспомнил, что ее сиятельство приказала ему накануне разбудить ее в девять часов, и несмотря на то, что
был девятый час в начале, полагая, что приезжая ждала именно эту телеграмму, отправился стучаться в дверь первого номера.
Вы
были ко мне безжалостны; отняли у меня честь, доброе
имя!..
Газета оказалась номером «Московских Ведомостей» от 13 июня 187* года, а статья, где
были напечатаны
имя, отчество и фамилия любимой им девушки — корреспонденцией из Т., состоявшая из подробного отчета о судебном заседании по делу княжны Шестовой.
Первый
был недюжинный артист-музыкант, московская знаменитость, хотя много лучей славы, окружающей его
имя,
было позаимствовано от выдающегося артистического успеха его брата — общеевропейской известности здравствующего и первенствующего среди русского музыкального мира до сего дня.
Вскоре, впрочем, она увидела, что казенная сцена не может удовлетворить ее самолюбию, ее жажде выдающегося успеха: она попала в театральную толпу, ей давали изредка маленькие роли в водевилях с пением, — что
было далеко не то, о чем она мечтала. Горькое разочарование действительности не только не отняло, не уменьшило, но даже увеличило ее энергию. Она решила устроить свой театр и послужить искусству, став во главе этого артистического предприятия, дабы через него составить себе
имя.
Хотя княжна ни разу не назвала его в своей исповеди ни по
имени, ни по фамилии, но человек, доведший ее до преступлений,
был так ясно обрисован, что едва ли бы кто затруднился тотчас же узнать в нем Николая Леопольдовича.
Время свое он делил между посещениями большого петербургского света, куда
был принят по праву
имени и богатства, и безумными оргиями с товарищами, как офицерами и другими представителями «золотой» петербургской молодежи.
«Не может
быть!.. Одно и тоже
имя и отчество!..» — подумал он про себя.
— Не
будьте жестоки: я далек от этой мысли: я предлагаю вам руку и сердце, я предлагаю вам мое
имя, несмотря на ваше настоящее положение, в котором, впрочем, виною опять только я один…
— Он подделал бланк своего товарища графа Потоцкого на вексель в десять тысяч рублей. Тот заплатил, но сообщил об этом командиру и офицерам. Полковник
был сейчас у меня. Я отдал ему для передачи Потоцкому десять тысяч и умолял не доводить дело до офицерского суда. Сейчас поеду хлопотать у военного министра. Он, надеюсь, пожалеет мои седины, не допустить опозорить мое
имя…
— Ошибаетесь, отец мой, у меня
есть оправдание, но оно вместе с тем и ваше обвинение, я истратил все эти деньги на девушку, которую вы лишили состояния и крова, а я чести и доброго
имени, сто тысяч рублей, завещанных словесно на одре смерти моим дядей, князем Иваном, его побочной дочери Александре Яковлевне Гариновой, она получила сполна. Остальное пошло также на нее и явилось лишь небольшим вознаграждением за то унижение, которое она терпела в доме ее ближайших родственников, в нашем доме.
Официально заниматься адвокатурой ему
было запрещено давно, но он не унывал, а вел себе дела под сурдинку, прикрываясь
именем то того, то другого частного и даже присяжного поверенного, для которых он
был нужным человеком, изображая из себя живую, ходячую книгу законов и кассационных решений.
Ничего больше Антон Михайлович от него не добился и, записав номер дома и сообщенные
имена, отправился снова в трактир, откуда
был изгнан Луганский.
В Москве дело по залогу имения Луганского затянулось месяца на два, а когда день выдачи ссуды уже
был назначен, вдруг из г. В-ны получена
была на
имя банка телеграмма Василия Васильевича, которой он просил банк приостановиться выдачею ссуды до его приезда. Узнав об этом, Николай Леопольдович
был положительно ошеломлен. Он не мог понять, как Луганский мог очутиться в В-не.
Через несколько дней по приезде в Сушкино, жалоба
была изготовлена и полетела по почте в Петербург на
имя Прокурора Окружного Суда. Недели через две Дмитрий Вячеславович, как ни в чем ни бывало, явился к Николаю Леопольдовичу и поселился в его квартире, где продолжал скрываться от розысков, опеки и судебного следователя и Александр Александрович Князев.
Княгиня Анна Шестова имела свое более чем независимое состояние и, не смотря на положение соломенной вдовы, сумела занять почетное место среди петербургского большого света, тем более, что все симпатии
были далеко не на стороне ее мужа, не забытого в высшем кругу только по
имени, но считавшегося потерянным из общества навсегда.
— Ах, да! Княгиня
была у меня, просила от вашего
имени моей руки, и я ей отказала, — небрежно отвечала она. — Она вам вероятно это передала?
В день празднования последней годовщины его издания сотрудники поднесли ему пирог, внутри которого
была искусно скрытая массивная серебряная чернильница в виде русского колодца — вероятно намек на кладязь современной премудрости — с вычеканеными на постаменте
именами и фамилиями подносителей.
Корреспонденция
была написана одним из любимейших Николаем Ильичей его петербургских сотрудников, человеком, имевшим громкое газетное
имя, к которому Петухов питал безусловное доверие.
Погруженный в заботы о своем заведении, он и жил, впрочем, совершенно замкнутою жизнью, вращаясь в тесном кругу представителей московского педагогического мира. Желанным, но редким гостем
был у него отец Варсонофий,
имя, принятое Иванов Павловичем Карнеевым, принявшим схиму и бывшим уже казначеем Донского монастыря.
Ничего более не добившись, Стефания Павловна вышла от него обливаясь слезами. Скоро причина этого отказа объяснилась. Г-жа Гиршфельд
была тоже привлечена в качестве обвиняемой в пособничестве мужу. Доказательством этого пособничества считалось совершенное на ее
имя закладной и арендного договора на именье Луганского.
Не более, как через месяц, получено
было достоверное известие, что прошению этому никакого хода дано не
будет. Оставалась лишь одна надежда на благоприятный ответ из канцелярии прошений, на Высочайшее
имя проносимых.
Это
был отказ из канцелярии прошений на Высочайшее
имя приносимых.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много
есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что
было под
именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб
имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Начальник может совершать всякие мероприятия, он может даже никаких мероприятий не совершать, но ежели он не
будет при этом калякать, то
имя его никогда не сделается популярным.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она
была известна под
именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не
был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
5) Ламврокакис, беглый грек, без
имени и отчества и даже без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Торговал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того,
был сторонником классического образования. В 1756 году
был найден в постели, заеденный клопами.