Подобно офицерам, и солдаты каждый свой шаг начинали считать достойным награды. В конце года, уже после заключения мира, наши госпитали были расформированы, и команды отправлены в полки.
Солдаты уходили, сильно пьяные, был жестокий мороз, один свалился на дороге и заснул. Его товарищ воротился за полверсты назад и сказал, чтобы пьяного подобрали. Назавтра он является к главному врачу и требует, чтоб его представили к медали «за спасение погибавшего».
Неточные совпадения
Однажды зашел я на вокзал, когда
уходил эшелон. Было много публики, были представители от города. Начальник дивизии напутствовал уходящих речью; он говорил, что прежде всего нужно почитать бога, что мы с богом начали войну, с богом ее и кончим. Раздался звонок, пошло прощание. В воздухе стояли плач и вой женщин. Пьяные
солдаты размещались в вагонах, публика совала отъезжающим деньги, мыло, папиросы.
И он
ушел.
Солдаты угрюмо полезли в вагоны.
Накинул на плечи свой алый башлык и
ушел. Кончился день. В огромном темном бараке тускло светилось несколько фонарей, от плохо запиравшихся огромных окон тянуло холодным сквозняком. Больные
солдаты спали, закутавшись в шинели. В углу барака, где лежали больные офицеры, горели у изголовья свечки; одни офицеры лежа читали, другие разговаривали и играли в карты.
Начальник бригады, генерал Путилов, предложил оставить у него одного нашего
солдата; через этого
солдата он даст нам знать, когда
уходить.
В одиннадцатом часу из соседней деревни прибежал дежуривший там наш
солдат. Он принес нам приказание генерала Путилова немедленно сняться и
уходить на север, к Хоулину.
— А уж если теперь отступать придется, — никто из этих верховых бегунов от нас не
уйдет. В красных лампасах которые. Как бой, так за пять верст от позиции. А отступать: все впереди мчатся, верхами да в колясках… Им что! Сами миллионы наживают, а царю телеграммы шлют, что
солдат войны просит.
Мы ждали поезда на вокзале. Стояла толчея. Офицеры приходили,
уходили, пили у столиков. Меж столов ходили
солдаты, продавали китайские и японские безделушки.
Поезд наш был громадный, в тридцать восемь вагонов. Он шел теперь почти пустой, в каждой теплушке ехало не больше пяти-шести
солдат. Хотели было отцепить вагонов пятнадцать, чтоб облегчить поезд, но опять никто из
солдат не соглашался
уходить из своей теплушки. Уговаривали, убеждали, — напрасно. И почти пустые вагоны продолжали бежать тысячи верст. А там, позади, они были нужны для тех же товарищей-солдат.
Утром мы узнали, что капитан наш здесь совсем ни при чем. Вчера вечером на паровоз взобрались три сильно пьяных
солдата и заявили машинисту, чтобы он гнал вовсю, иначе они его сбросят с паровоза. Проехав три пролета,
солдаты озябли и
ушли к себе в теплушку. Но,
уходя, сказали машинисту, что если он будет ехать медленнее, чем сейчас, то они опять явятся и проломят ему поленом голову.
Дальше мы поехали с почтовым поездом. Но двигался поезд не быстрее товарного, совсем не по расписанию. Впереди нас шел воинский эшелон, и
солдаты зорко следили за тем, чтоб мы не
ушли вперед их. На каждой станции поднимался шум, споры. Станционное начальство доказывало
солдатам, что почтовый поезд нисколько их не задержит.
Солдаты ничего не хотели слушать.
Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими
солдатами ушел на Тифлис и дальше в Карс, а мы направились в Кутаис, чтобы идти на Озургеты, в Рионский отряд. О происшествии на станции никто из солдат не знал, а что подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело было сделано без особого шума в какие-нибудь три минуты.
Тепериче у нас, поблизу, в деревне два брата; один, стало быть, в
солдаты ушел, другой его бабу к себе взял.
Неточные совпадения
Уж за семью Филиппову // В
солдаты брат
ушел.
— Много у нас всякого шуму было! — рассказывали старожилы, — и через
солдат секли, и запросто секли… Многие даже в Сибирь через это самое дело
ушли!
Мягкими увалами поле,
уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них на темном фоне рощи двигались ряды белых, игрушечных
солдат, а еще левее возвышалось в голубую пустоту между облаков очень красное на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное маленькими, как дети, рабочими.
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в
солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за ноги держит, от своей земли не
уйдешь.
Самгин
ушел, но после этого он, видя, как обучают
солдат, останавливался на несколько минут, смотрел, прислушивался к замечаниям прохожих и таких же наблюдателей, как сам он, — замечания звучали насмешливо, сердито, уныло, угрюмо.