Неточные совпадения
— Ну, наконец, нашли! В 38 полевом подвижном
госпитале не хватает одного младшего ординатора, присутствие признало его больным. Вы вызваны на его место… Вот как раз ваш главный
врач, представьтесь ему.
Среди призванных из запаса товарищей-врачей были специалисты по самым разнообразным отраслям, — были психиатры, гигиенисты, детские
врачи, акушеры. Нас распределили по
госпиталям, по лазаретам, по полкам, руководясь мобилизационными списками и совершенно не интересуясь нашими специальностями. Были
врачи, давно уже бросившие практику; один из них лет восемь назад, тотчас же по окончании университета, поступил в акциз и за всю свою жизнь самостоятельно не прописал ни одного рецепта.
Я был назначен в полевой подвижной
госпиталь. К каждой дивизии в военное время придается по два таких
госпиталя. В
госпитале — главный
врач, один старший ординатор и три младших. Низшие должности были замещены
врачами, призванными из запаса, высшие — военными
врачами.
Нашего главного
врача, д-ра Давыдова, я видел редко: он был занят формированием
госпиталя, кроме того, имел в городе обширную практику и постоянно куда-нибудь торопился.
В штабе я познакомился с главным
врачом другого
госпиталя нашей дивизии, д-ром Мутиным.
Еще через несколько дней пришла новая телеграмма: в Харбин Мутину не ехать, он снова назначается младшим
врачом своего полка, какой и должен сопровождать на Дальний Восток; по приезде же с эшелоном в Харбин ему предписывалось приступить к формированию запасного
госпиталя.
Любопытно, как эта одурманивающая атмосфера подействовала на слабую голову одного товарища-врача, призванного из запаса. Это был д-р Васильев, тот самый старший ординатор, которому предоставил устраивать свой
госпиталь уехавший в Москву д-р Султанов. Психически неуравновешенный, с болезненно-вздутым самолюбием, Васильев прямо ошалел от власти и почета, которыми вдруг оказался окруженным.
Однажды входит он в канцелярию своего
госпиталя. Когда главный
врач (пользующийся правами командира части) входил в канцелярию, офицер-смотритель обыкновенно командовал сидящим писарям: «встать!» Когда вошел Васильев, смотритель этого не сделал.
За Давыдовым по пятам всюду следовал смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником. Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и попасть в смотрители
госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения с главным
врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
До своего
госпиталя Султанову было мало дела. Люди его голодали, лошади тоже. Однажды, рано утром, во время стоянки, наш главный
врач съездил в город, купил сена, овса. Фураж привезли и сложили на платформе между нашим эшелоном и эшелоном Султанова. Из окна выглянул только что проснувшийся Султанов. По платформе суетливо шел Давыдов. Султанов торжествующе указал ему на фураж.
Врачи султановского
госпиталя рассказывали нам про своего шефа, доктора Султанова.
— Он уже давно просит. Я и главному
врачу говорила, и смотрителю. Сырой воды нельзя давать, — кругом дизентерия, а кипяченой нету. В кухне были вмазаны котлы, но они принадлежали тому
госпиталю, он их вынул и увез. А у нас еще не купили.
Увидев меня, главный
врач замолчал. Но мы все давно уже знали его историю с овсом. По дороге, в Сибири, он купил около тысячи пудов овса по сорок пять копеек, привез их в своем эшелоне сюда и теперь собирается пометить этот овес купленным для
госпиталя здесь, в Мукдене. Таким образом он сразу наживал больше тысячи рублей.
— Я инспектор
госпиталей. Где ваш главный
врач?
Пришли два
врача из султановского
госпиталя. Один был оконфужен и зол, другой посмеивался. Оказывается, и там инспектор распек всех, и там пригрозил дежурному
врачу арестом. Дежурный стал ему рапортовать: «Имею честь сообщить вашему превосходительству…» — Что?! Какое вы мне имеете право сообщать? Вы мне должны рапортовать, а не «сообщать»! Я вас на неделю под арест!
Рядом с нами, в соседнем бараке, работал султановский
госпиталь. Старшею сестрою Султанов назначил свою племянницу, Новицкую.
Врачам он сказал...
Главный
врач долго колебался, но, наконец, решил остаться и ждать прихода
госпиталей; к тому же Езерский решительно заявил, что не выпустит нас, пока нас кто-нибудь не сменит.
Но вот чего совершенно было невозможно понять: уже в течение месяца Мукден был центром всей нашей армии;
госпиталями и
врачами армия была снабжена даже в чрезмерном изобилии; и тем не менее санитарное начальство никак не умело или не хотело устроить в Мукдене постоянного
госпиталя; оно довольствовалось тем, что хватало за полы проезжие
госпитали и водворяло их в свои бараки впредь до случайного появления в его кругозоре новых
госпиталей. Неужели все это нельзя было устроить иначе?
Было, действительно, непонятно, что могут делать наши
госпитали в том аду, который сверкал и грохотал вдали. Мы,
врачи, дали друг другу свои домашние адреса, чтобы, в случае смерти, известить близких.
Мы двинулись к железной дороге и пошли вдоль пути на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы, по земле тянулась исковерканная проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным
врачам по пакету. Это был приказ из корпуса. В нем
госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы уж там) и воротиться на прежнее место стоянки к станции Суятунь.
И опять прошел день, и другой, и третий. Бой продолжался, а мы все стояли неразвернутыми. Что же это, наконец, забыли о нас, что ли? Но нет. На станции Угольной, на разъездах, — везде стояли полевые
госпитали и тоже не развертывались.
Врачи зевали, изнывали от скуки, играли в винт…
Заходили из султановского
госпиталя врачи и сестры, кроме племянницы Султанова Новицкой; она безвыходно сидела в своей фанзе.
— Вы что, собственно, делаете? — спрашивал я
врачей этих
госпиталей.
Инспектор
госпиталей Езерский — у этого было свое дело. Дежурит только что призванный из запаса молодой
врач. Он сидит в приемной за столом и читает газету. Вошел Езерский, прошелся по палатам раз, другой.
Врач посмотрел на него и продолжает читать. Езерский подходит и спрашивает...
Больных отправляли в
госпитали с большою неохотою; солдаты рассказывали: все сплошь страдают у них поносами, ломотою в суставах, кашель бьет непрерывно; просится солдат в
госпиталь, полковой
врач говорит: «Ты притворяешься, хочешь удрать с позиций».
— Главный
врач уверяет, что у нас в
госпитале совсем нет экономических сумм. А почему их нет? Недавно главный
врач положил себе в карман две тысячи рублей.
Мы передвигались, вновь и вновь отделывали фанзы под вольных, наконец, развертывались; новый приказ, — опять свертываемся, и опять идем за своею частью, У нас был не полевой подвижной
госпиталь, — было, как острили
врачи, просто нечто «полевое-подвижное».
Переехали мы в Ченгоузу Западную. В деревне шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских парка. Между
госпиталем и парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на дворе из груд соломы торчат бревна переметов. Является наш главный
врач или смотритель.
Однажды к нам в
госпиталь приехал начальник нашей дивизии. Он осмотрел палаты, потом пошел пить чай к главному
врачу.
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел в негодование и гневно спросил главного
врача, почему такой больной не изолирован. Главный
врач почтительно объяснил, что эта болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного
врача за порядок в
госпитале.
После каждого посещения высшего начальства представитель военного учреждения обязан извещать свое непосредственное начальство о состоявшемся посещении, с сообщением всех замечаний, одобрений и порицаний, высказанных осматривавшим начальством. Главный
врач телеграфировал корпусному
врачу, что был начальник санитарной части, осмотрел
госпиталь и остался доволен порядком. На следующий день прискакал корпусный
врач и накинулся на главного
врача...
В первом из боев, при Тюренчене, раненые шли и ползли без помощи десятки верст, а в это время сотни
врачей и десятки
госпиталей стояли без дела.
Дерзкий был за это переведен в полк. Для побывавшего на войне
врача не анекдотом, а вполне вероятным фактом, вытекающим из самой сути царивших отношений, представляется случай, о котором рассказывает д-р М. Л. Хейсин в «Мире Божьем» (1906, № 6); инспектор В., обходя
госпиталь, спросил у ординатора...
Грубость и невоспитанность военно-медицинского начальства превосходила всякую меру. Печально, но это так: военные генералы в обращении с своими подчиненными были по большей части грубы и некультурны; но по сравнению с генералами-врачами они могли служить образцами джентльменства. Я рассказывал, как в Мукдене окликал д-р Горбацевич
врачей: «Послушайте, вы!» На обходе нашего
госпиталя, инспектор нашей армии спрашивает дежурного товарища...
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить десяток самых тяжелых в наш
госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей
госпиталя, выходя из повозки, один из больных упал в обморок на глазах бывшего у нас корпусного
врача. Корпусный
врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
В
госпитале полною, бесконтрольною хозяйкою была Новицкая. Солдаты команды обязаны были вытягиваться перед нею во фронт.
Врачам смешно было и подумать, чтобы Новицкая стала исполнять их приказы: она их совершенно игнорировала. То и дело происходили столкновения.
Новицкая была в
госпитале старшею сестрою, за больными не ухаживала, а заведывала хозяйством. Порции для больных обыкновенно выписывались с вечера. Однажды
врач забыл вечером выписать порции; палатная сестра пришла к Новицкой утром за яйцами и молоком.
Команда султановского
госпиталя голодала. Наш главный
врач крал вовсю, но он и смотритель заботились как о команде, так и о лошадях. Султанов крал так же, так же фабриковал фальшивые документы, но не заботился решительно ни о ком. Пища у солдат была отвратительная, жили они в холоде. Обозные лошади казались скелетами, обтянутыми кожей. Офицер-смотритель бил солдат беспощадно. Они пожаловались Султанову. Султанов затопал ногами и накричал на солдат.
При данных же обстоятельствах эта командировка главных
врачей на позиции была прямою нелепостью; если предстоит жестокий бой, то работы будет много не только в дивизионном лазарете, но и в
госпиталях; как же можно было оставлять
госпитали без главных
врачей?
Выписку и перевод из
госпиталя больных офицеров взял у нас на себя сам главный
врач. Он ужасно возмущался «трусостью и недобросовестностью» русских офицеров, говорил...
У всех было негодующее изумление, — зачем эта сестра, кому она нужна? Утром, когда главный
врач зашел в офицерскую палату, граф Зарайский попросил его принять в
госпиталь сверхштатною сестрою привезенную им даму.
Начальник дивизии ответил, что удивляется его письму: по закону, подобного рода вопросы дивизионный
врач решает собственною властью, и ему лучше знать, нужны ли в
госпитале сестры.
Вдруг, в девять часов вечера, телеграмма от корпусного
врача по приказанию командира корпуса: немедленно эвакуировать из
госпиталей всех раненых, лишнее казенное имущество уложить и отвезти на север, в деревню Хуньхепу.
Хуньхепу было битком набито обозами и артиллерийскими парками. Все фанзы были переполнены. Мы приютились в убогом глиняном сарайчике. Пошли пить чай к знакомым
врачам стоявшего в Хуньхепу
госпиталя.
А поручику Шестову все никак не удавалось узнать, где находится штаб дивизии. Поэтому он снова лег в здешний
госпиталь. Когда мы пили у
врачей чай, он зашел к ним. Неожиданно увидев нас, поручик напряженно нахмурился, молчаливо сел в уголок и стал перелистывать истрепанный том «Нивы».
Дымились костры, солдаты кипятили воду для чая и грели консервы. От
врачей султановского
госпиталя мы узнали, что они со времени выхода из Мозысани тоже не работали и стояли, свернувшись, к югу от Мукдена. Но их, конечно, штаб корпуса не забыл известить об отступлении. Султанов, желтый, осунувшийся и угрюмый, сидел на складном стуле, и Новицкая клала сахар в его кофе.
Мне рассказывали, что еще под Дашичао Куропаткин, осматривая
госпитали, спросил одного главного
врача, почему при
госпитале нет бани и хлебопекарни. Главный
врач замялся и ответил, что они не знают, долго ли тут придется простоять. Куропаткин твердо и спокойно заявил...
Часа в четыре дня мы пришли на назначенный разъезд. Полная пустыня, — ни одной деревеньки вблизи, ни реки, ни деревьев; только один маленький колодезь, в котором воды хватало на десяток лошадей, не больше. Главный
врач телеграфировал Четыркину, что на разъезде нет ни дров, ни фуража, ни воды, что
госпиталь функционировать здесь не может, и просил разрешения стать где-нибудь на другом месте.
Мы простояли день, другой. На имя главного
врача одного из
госпиталей пришел новый приказ Четыркина, — всем
госпиталям развернуться, и такому-то
госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему
госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из
госпиталей не развернулся, потому что принимать было некого.
Главный
врач уезжал в казначейство на станцию Куанчендзы и написал письмо старшему в чине главному
врачу; в письме он просил потесниться и дать в деревне место нашему
госпиталю, так как, на основании приказа начальника санитарной части третьей армии, мы тоже должны стоять в этой деревне. Шанцер и я поехали с письмом.