Неточные совпадения
В «Утре помещика» князь Нехлюдов открывает ту же — «ему казалось, — совершенно новую
истину» о счастье в добре и самоотвержении. Но так же, как Оленин, он убеждается в мертвенной безжизненности этой
истины. «Иногда я чувствую, что могу
быть довольным собою; но это какое-то сухое, разумное довольство. Да и нет, я просто недоволен собою! Я недоволен, потому что я здесь не знаю счастья, а желаю, страстно желаю счастья».
«Да, мне приснился тогда этот сон, мой сон третьего ноября! Они дразнят меня теперь тем, что ведь это
был только сон. Но неужели не все равно, сон или нет, если сон этот возвестил мне
истину? Ведь если раз узнал
истину и увидел ее, то ведь знаешь, что она
истина, и другой нет и не может
быть. Ну, и пусть сон, и пусть, но эту жизнь, которую вы так превозносите, я хотел погасить самоубийством, а сон мой, сон мой, — о, он возвестил мне новую, великую, обновленную, сильную жизнь! Слушайте»…
Но у нас
есть наука, и через нее мы отыщем вновь
истину, но примем ее уже сознательно.
«Потому, что я видел
истину, я видел и знаю, что люди могут
быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло
было нормальным состоянием людей. И как мне не веровать: я видел
истину, — не то что изобрел умом, а видел, видел, и живой образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не мог поверить, чтоб ее не могло
быть у людей…»
Аполлон не
будет для нас божеством, набрасывающим на
истину блестящий покров «иллюзии», Дионис не
будет божеством, сбрасывающим этот светлый, обманчивый покров с «
истины». И тот, и другой бог
будут для нас лишь фактами различного религиозного отношения к жизни.
В стихотворении своем «Боги Греции» Шиллер горько тоскует и печалуется о «красоте», ушедшей из мира вместе с эллинами. «Тогда волшебный покров поэзии любовно обвивался еще вокруг
истины, — говорит он, совсем в одно слово с Ницше. — Тогда только прекрасное
было священным… Где теперь, как утверждают наши мудрецы, лишь бездушно вращается огненный шар, — там в тихом величии правил тогда своей золотой колесницей Гелиос… Рабски служит теперь закону тяжести обезбоженная природа».
Мне раньше нравилось это стихотворение. Теперь я почувствовал, как чудовищно неверно, как фальшиво передает оно жизнеощущение древнего эллина. Вовсе он не обвивал
истины священ ным покровом поэзии, не населял «пустой» земли прекрасными образами. Земля для него
была полна жизни и красоты, жизнь
была прекрасна и божественна, — не покров жизни, а жизнь сама. И не потому она
была прекрасна и божественна, что
Еще и еще раз: нет, не правы
были Шиллер и Ницше, утверждая, что древний эллин радостно-светлым покровом поэзии обвивал темную, скорбную
истину.
Истина стояла перед ним без всякого покрова, и она сама, в подлиннейшей своей сущности,
была для него божественно-светла и божественно-радостна.
Главенствующим богом этого периода эллинской религиозной жизни
был Аполлон. Изображая его богом «светлой кажимости» и «обманчивой иллюзии», Ницше сильно грешил против
истины. Но он
был глубоко прав, помещая данный религиозный период под знаком именно Аполлона. Все существенные особенности тогдашнего жизнеотношения удивительно ярко и исчерпывающе символизируются прекрасным и могучим образом этого бога.
Пойманный лесной бог Силен хохочет в лицо смущенному царю Мидасу и открывает ему сокровеннейшую
истину жизни: высшее счастье для человека
было бы не родиться, не
быть вовсе,
быть ничем; второе же, что ему остается, — как можно скорее умереть.
Объективной
истины не существует. Нелепо искать объективных ценностей. «Как будто ценности скрыты в вещах, и все дело только в том, чтоб овладеть ими!» — иронизирует Ницше. Ценности вещей скрыты не в вещах, а в оценивающем их человеке. «Нет фактов,
есть только интерпретации». Поскольку дело идет об оценке жизни, о выяснении ее «смысла», это, несомненно, так.
Но не
будем все это подвергать критике. Не
будем также спорить с Ницше, когда инстинкт жизни, волю к жизни он вдруг начинает подменять в своих построениях волею к «могуществу». Это завело бы нас слишком далеко. Простимся с Ницше. И, как драгоценную жемчужину-талисман, возьмем с собою его мысль о существе жизненной
истины...
«
Истина не
есть нечто такое, что нужно найти, но нечто такое, что нужно создать».
Неточные совпадения
— Послали в Клин нарочного, // Всю
истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей счастие! // За ручку подвела. // Добра
была, умна
была,
Стародум. А! Сколь великой душе надобно
быть в государе, чтоб стать на стезю
истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Правдин. Вы говорите
истину. Прямое достоинство в человеке
есть душа…
Очевидно, стало
быть, что Беневоленский
был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от жизни
истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в законах не формулировано ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Положа руку на сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев
было бы не только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказался бы несогласным с
истиною.