Неточные совпадения
Далека от
человека жизнь
природы; «духом немым и глухим» полна для него эта таинственная жизнь. Далеки и животные. Их нет вокруг
человека, ом не соприкасается душою с их могучею и загадочною, не умом постигаемою силою жизни. Лишь редко, до странности редко является близ героев Достоевского то или другое животное, — и, боже мой, в каком виде! Искалеченное, униженное и забитое, полное того же мрака, которым полна
природа.
«Косность! О,
природа!
Люди на земле одни, — вот беда! «Есть ли в поле жив
человек?» — кричит русский богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и — посмотрите на него, разве оно не мертвец? Все мертво и всюду мертвецы. Одни только
люди, а кругом них молчание, — вот земля!» («Кроткая»).
Иван Карамазов утверждает, что «для каждого лица, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон
природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему религиозному; эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен
человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении».
Исчезла бы великая идея бессмертия, и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к Тому, Который и был бессмертие, обратился бы у всех на
природу, на мир, на
людей, на всякую былинку.
Наблюдая
человека как его рисует Достоевский, то и дело приходится вспоминать самые уродливые, самые дисгармонические явления в мире животных — те уклонения, ошибки и неудачные «пробы», которые делает
природа в трудной своей работе по гармонизации жизни.
«Обливаясь глупыми слезами своими, — говорит Великий Инквизитор, —
люди сознаются, наконец, что создавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел посмеяться над ними. Скажут это они в отчаянии, и сказанное ими будет богохульством, от которого они станут еще несчастнее, ибо
природа человеческая не выносит богохульства и, в конце концов, сама же себе всегда и отмстит за него».
«Законы
природы постоянны и более всего всю жизнь меня обижали, — пишет подпольный
человек.
А кругом —
люди, не нуждающиеся в его рецепте. «
Люди здесь живут, как живет
природа: умирают, родятся, совокупляются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают, и никаких условий, исключая тех неизменных, которые положила
природа солнцу, траве, земле, дереву, других законов у них нет… И оттого
люди эти, в сравнении с ним самим, казались ему прекрасны, сильны, свободны, и, глядя на них, ему становилось стыдно и грустно за себя».
Исправлять
природу, пытаться направить ее по своему человеческому разумению — это для Толстого такое же смешное безумие, как если бы
человек, желая улучшить форму цветка, стал вывертывать его из бутона и по своему вкусу обрезывать лепестки.
Глубоко и прочно все нужные правила заложены в
человеке самою
природою; только к ней нужно прислушиваться, к ее блаженному, непогрешимому голосу, а не к выведенным из ума, бесконечно разнообразным и постоянно сменяющимся правилам докторов.
«Не бойтесь:
человеку ничто человеческое не вредно, — пишет он. — Вы сомневаетесь? Отдайтесь чувству, и оно не обманет вас. Поверьте его
природе».
Мудро, любовно и нежно ведет
человека природа по его жизненной стезе. И даже в самых, казалось бы, ужасных, в самых жестоких своих проявлениях она все та же — по-всегдашнему мудрая, благая и великодушная.
И, святотатственно облыгая жизнь, они утверждают, что развращенность
людей истекает из самой их
природы.
В этой иллюзии держит
человека Аполлон. Он — бог «обманчивого» реального мира. Околдованный чарами солнечного бога,
человек видит в жизни радость, гармонию, красоту, не чувствует окружающих бездн и ужасов. Страдание индивидуума Аполлон побеждает светозарным прославлением вечности явления. Скорбь вылыгается из черт
природы. Охваченный аполлоновскою иллюзией,
человек слеп к скорби и страданию вселенной.
Либо под влиянием наркотического напитка, либо при могучем, радостно проникающем всю
природу приближении весны в
человеке просыпаются те дионисические чувствования, в подъеме которых его «я» исчезает до полного самозабвения.
Под чарами Диониса каждый чувствует себя не только соединенным, примиренным, слитым со своим ближним, но единым с ним; сама отчужденная
природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном —
человеком — и принимает его в свое лоно.
Человек стал в собственных глазах как бы художественным произведением: словно огромная творческая сила
природы проявляется здесь, в трепете опьянения, для доставления высшего блаженного удовлетворения Первоединому.
В первобытные времена
человек был еще вполне беспомощен перед
природою, наступление зимы обрекало его, подобно животным или нынешним дикарям, на холод и голодание; иззябший, с щелкающими зубами и подведенным животом, он жил одним чувством — страстным ожиданием весны и тепла; и когда приходила весна, неистовая радость охватывала его пьяным безумием. В эти далекие времена почитание страдальца-бога, ежегодно умирающего и воскресающего, естественно вытекало из внешних условий человеческой жизни.
Но условия изменились,
человек не так рабски стал зависеть от
природы, ее умирание уже не грозило ему и собственною его гибелью; он мог жить в тепле, свете и сытости, когда все вокруг дрожало во мраке от стужи и голода.
Вот как рисует их Ницше: «Тут сама отчужденная от
человека природа снова празднует примирение со своим блудным сыном,
человеком.
И вне
человека в
природе очень много экстатического дионисова безумия.
То был первообраз
человека, выразитель его высших и сильнейших возбуждений, как воодушевленный мечтатель, приведенный в восторг близостью бога, как разделяющий его страдания товарищ, в котором отражаются муки божества, как вещатель мудрости, исходящей из самых глубин
природы.
Ясно, что дело тут не в том или ином понимании жизни и божества, а в чем-то гораздо более существенном и изначальном, — в невероятном обнищании человеческой
природы и, что еще страшнее, в спокойном примирении
человека со своим убожеством.
В добывании силы жизни, в выведении
человека на тот путь живой жизни, которым идет в
природе все живущее, — в этом прежде всего «метафизический и религиозный смысл» также и социального освобождения человечества.