Пьер в плену. На его глазах французы расстреляли русских поджигателей. В глазах французов, совершавших казнь, Пьер прочел тот же испуг, ужас и борьбу, какие
были в его сердце. «Да кто же это делает, наконец?» — спрашивает себя Пьер.
Неточные совпадения
Уже
будучи на каторге, «он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины
в его прошедшем, кроме разве простого промаха… И хотя бы судьба послала ему раскаяние — жгучее раскаяние, разбивающее
сердце, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы — ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался
в своем преступлении… Вот
в чем одном признавал он свое преступление: только
в том, что не вынес его и сделал явку с повинной».
Раскольников мечется
в своей каморке. Морщась от стыда, он вспоминает о последней встрече с Соней, о своем ощущении, что
в ней теперь вся его надежда и весь исход. «Ослабел, значит, — мгновенно и радикально! Разом! И ведь согласился же он тогда с Соней,
сердцем согласился, что так ему одному с этаким делом на душе не прожить! А Свидригайлов?.. Свидригайлов загадка… Свидригайлов, может
быть, тоже целый исход».
Есть упоение
в бою,
И бездны мрачной на краю,
И
в разъяренном океане.
Средь диких волн и бурной тьмы,
И
в аравийском урагане,
И
в дуновении чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для
сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…
Но рядом с этим глубоко
в душах все время горит «зовущая тоска», все время шевелится смутное сознание, что
есть она
в мире, эта «живая жизнь» — радостная, светлая, знающая свои пути. И от одного намека на нее сладко вздрагивает
сердце.
Тогда
было в сердце то непосредственное, из глубины души идущее знание, которое мы видим
в длинношеем мальчике, смотрящем
в «Воскресении» на арестантов.
Вот что, оказывается, главным образом удерживает Анну от разрыва с мужем! «Положение
в свете», а не сын!.. С другой стороны, и для Вронского разрыв этот оказывается вовсе не таким уже желанным. «Он
был взят врасплох и
в первую минуту, когда она объявила о своем положении (беременности),
сердце ее подсказало ему требование оставить мужа. Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше
было бы обойтись без этого, и вместе с тем, говоря это себе, боялся, не дурно ли это».
«Смерть, как единственное средство восстановить
в его
сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу
в той борьбе, которую поселившийся
в ее
сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей. С наслаждением стала она думать о том, как он
будет мучиться, раскаиваться и любить ее память».
Но странное и чудесное дело: утратив всякую веру
в бывшее счастье, назвав его сказкой, они до того захотели
быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями
сердца своего, как дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же «желанию»,
в то же время вполне веруя
в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая и поклоняясь ему.
Одно мгновение все смотрели на него в упор и молчали, и вдруг все почувствовали, что выйдет сейчас что-нибудь отвратительное, нелепое, с несомненным скандалом. Петр Александрович из самого благодушного настроения перешел немедленно в самое свирепое. Все, что угасло
было в его сердце и затихло, разом воскресло и поднялось.
Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядком в мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам не знал; потом он уже совсем решился было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное
было в его сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвели на него хотя и чрезвычайно сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление. Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается
в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно,
в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен
в сердце.
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько
в семинарии, // Где
было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро
в сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей
в черный день, // Всю жизнь о соли думала, // О соли
пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось
сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И
спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).