Книжка вызвала ряд критических
статей в журналах и газетах. Я с большим любопытством ждал, как отзовется на книжку Михайловский? Центральное место в книжке занимала повесть «Без дороги», которою он был очень доволен. Но, ввиду позднейшего отношения ко мне Михайловского, трудно было ждать, чтобы он отнесся к книжке благосклонно. Как же выйдет он из затруднения?
Неточные совпадения
— Вот какая масса у нас
журналов, как много
в них интересных
статей и рассказов. Как бы хорошо сделать им систематическую роспись, — чтоб только что понадобилось, сейчас и найдешь.
Пришел очередной номер
журнала «Русская речь», — папа выписывал этот
журнал. На первых страницах,
в траурных черных рамках, было напечатано длинное стихотворение А. А. Навроцкого, редактора
журнала, на смерть Александра II. Оно произвело на меня очень сильное впечатление, и мне стыдно
стало, что я так легко относился к тому, что случилось. Я много и часто перечитывал это стихотворение, многие отрывки до сих пор помню наизусть. Начиналось так...
Пришлось ввести себе
в бюджет новую расходную
статью, — по пятачку
в день на кружку пива: номер газеты стоил пятак, а
в портерной за тот же пятак можно было читать все газеты и еженедельные
журналы, и
в придачу — кружка пива.
В журнале «Вестник Европы» появилась
статья, вызвавшая
в Петербурге огромную сенсацию. Это была очередная общественная хроника. Отдел общественной хроники был наиболее живым и наиболее читаемым отделом мертвенно-либерального, сухо-академического «Вестника Европы», органа либеральной русской профессуры. Хроника не подписывалась, но все знали, что ведет ее талантливый публицист, впоследствии почетный академик, К. К. Арсеньев.
Последний, четвертый, год студенческой моей жизни
в Петербурге помнится мною как-то смутно. Совсем
стало тихо и мертво. Почти все живое и свежее было выброшено из университета. Кажется мне, я больше
стал заниматься наукою. Стихи писать совсем перестал, но много писал повестей и рассказов, посылал их
в журналы, но неизменно получал отказы. Приходил
в отчаяние, говорил себе: «Больше писать не буду!» Однако проходил месяц-другой, отчаяние улегалось, и я опять начинал писать.
Был счастливый хмель крупного литературного успеха. Многие
журналы и газеты отметили повесть заметками и целыми
статьями. «Русские ведомости» писали о ней
в специальном фельетоне, А. М. Скабичевский
в «Новостях» поместил подробную
статью. Но самый лестный, самый восторженный из всех отзывов появился —
в «Русской мысли». Я отыскал редакционный бланк «Русской мысли» с извещением об отказе напечатать мою повесть и послал его редактору
журнала В. М. Лаврову, приписав под текстом отказа приблизительно следующее...
Оболенский — философ с наклоном к толстовству, публицист, критик, беллетрист и поэт, заполнявший
журнал преимущественно собственными своими произведениями под инициалами и разными псевдонимами; но печатались там и публицистические
статьи Льва Толстого
в тех обрывках, которые выходили из цензурной трепалки.
Разговор был очень странный. Я сказал, что хотел бы поместить
в начале
статьи подстрочное примечание приблизительно такого содержания: «Расходясь по основным вопросам с редакцией, автор прибегает к любезному гостеприимству „Русского богатства“ за невозможностью для него выступить
в журнале, более ему близком».
— Поверите ли, я так занят, — отвечал Горшенко, — вот завтра сам должен докладывать министру; — потом надобно ехать в комитет, работы тьма, не знаешь как отделаться; еще надобно писать
статью в журнал, потом надобно обедать у князя N, всякий день где-нибудь на бале, вот хоть нынче у графини Ф. Так и быть уж пожертвую этой зимой, а летом опять запрусь в свой кабинет, окружу себя бумагами и буду ездить только к старым приятелям.
Неточные совпадения
— Ах да, тут очень интересная
статья, — сказал Свияжский про
журнал, который Левин держал
в руках. — Оказывается, — прибавил он с веселым оживлением, — что главным виновником раздела Польши был совсем не Фридрих. Оказывается…
Наконец на третий месяц
в серьезном
журнале появилась критическая
статья. Сергей Иванович знал и автора
статьи. Он встретил его раз у Голубцова.
Левин встречал
в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые
в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Вот уже полтора месяца, как я
в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно!
Стану продолжать свой
журнал, прерванный столькими странными событиями.
— Господин Разумихин?
Статью вашего брата?
В журнале? Есть такая
статья? Не знал я. Вот, должно быть, любопытно-то! Но куда же вы, Авдотья Романовна?