Первый портрет — 1877 года, когда ей было двадцать пять лет. Девически-чистое лицо, очень толстая и длинная коса сбегает по правому плечу вниз. Вышитая мордовская рубашка под черной бархатной безрукавкой. На
прекрасном лице — грусть, но грусть светлая, решимость и глубокое удовлетворение. Она нашла дорогу и вся живет революционной работой, в которую ушла целиком. «Девушка строгого, почти монашеского типа». Так определил ее Глеб. Успенский, как раз в то время познакомившийся с нею.
Неточные совпадения
Зиночка писала стихи. Отец любовно издал сборничек ее стихов на
прекрасной бумаге, — в нескольких десятках экземпляров. К тысячелетию Кирилла и Мефодия Славянское благотворительное общество объявило конкурс на популярную брошюру с описанием их деятельности. Зиночка получила вторую премию, и книжка ее была издана. Отец объяснял, что первая премия потому не досталась Зиночке, что ее заранее было решено присудить одному
лицу, имеющему большие связи среди членов жюри.
Удивительное
лицо! Никогда ни до, ни после не видел я такого
прекрасного в своей одухотворенности
лица. Минский писал о нем после его смерти...
Одно — читать подобные сообщения о незнакомых, и совсем другое, когда в страшной ясности видишь воображением живые
лица — взгляд исподлобья и молодую бородку одного,
прекрасные, серьезные глаза другого, — и как
лица эти исказились от стянувшей горло петли…
Все иного и восторженно говорили об Омирове; он, кажется, где-то отбыл ссылку, у него было
прекрасное, одухотворенное
лицо и русая бородка.
Я был на вскрытии трупа. Он лежал на цинковом столе,
прекрасный, как труп Аполлона. Восковое, спокойное
лицо, правая бровь немного сдвинута. Под левым соском маленькая черная ранка. Пуля пробила сердце. Рука не дрогнула, и он хорошо знал анатомию. Профессор судебной медицины Кербер приступил к вскрытию… Кроваво зияла открытая грудобрюшная полость, профессор копался в внутренностях и равнодушным дребезжащим голосом диктовал протокол вскрытия...
Приехал к нему. Невысокого роста, с темной бородкой и болезненно-белым, слегка одутловатым
лицом, с черными, проницательными,
прекрасными глазами. При нем его жена. Называю себя.
Рот у ней был немного мал, нижняя же губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперед, вместе с подбородком, — единственная неправильность в этом
прекрасном лице, но придававшая ему особенную характерность и, между прочим, как будто надменность.
Когда она поднимала руки, широкие рукава взмахивались, точно крылья, и получалось странное, жуткое противоречие между ее белой крылатой фигурой, наглой, вызывающей улыбкой
прекрасного лица, мягким блеском ласковых глаз и бесстыдством слов, которые наивно выговаривала она.
Между этими заботами рисовалось ему
прекрасное лицо Ольги, ее пушистые, говорящие брови и эти умные серо-голубые глаза, и вся головка, и коса ее, которую она спускала как-то низко на затылок, так что она продолжала и дополняла благородство всей ее фигуры, начиная с головы до плеч и стана.
И в воображении его из-за всех впечатлений нынешнего дня с необыкновенной живостью возникло
прекрасное лицо второго мертвого арестанта с улыбающимся выражением губ, строгим выражением лба и небольшим крепким ухом под бритым синеющим черепом.
Неточные совпадения
Прекрасное, тонкое и молодое еще
лицо его, которому курчавые, блестящие серебряные волосы придавали еще более породистое выражение, просияло улыбкой, когда он увидел Левина.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное
лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь
прекрасное в своем спокойствии, ее
лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
Кити покраснела от радости и долго молча жала руку своего нового друга, которая не отвечала на её пожатие, но неподвижно лежала в её руке. Рука не отвечала на пожатие, но
лицо М-llе Вареньки просияло тихою, радостною, хотя и несколько грустною улыбкой, открывавшею большие, но
прекрасные зубы.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с нездорово-желтым цветом
лица и
прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее недостатками.
У Дарьи Александровны разбегались глаза на этот элегантный невиданный ею экипаж, на этих
прекрасных лошадей, на эти элегантные блестящие
лица, окружавшие ее.