Неточные совпадения
Это — арианское монофизитство [Арианство — ересь, возникшая в IV в, н. э.; основатель ереси Арий, александрийский протопресвитер, учил, что Иисус Христос
является творением
Бога, но не
Богом.
И в этом свете по-иному
является этот мир, получается совершенно другой вкус, новое ощущение бытия — чувствование мира как удаленного от
Бога, но вместе с тем от Него зависящего.
При обращении же за помощью к святым последние отнюдь не
являются в качестве таких промежуточных иерархий, заполняющих пропасть между человеком и
Богом (ибо эта бездна незаполнима никаким «эволюционным» процессом и никаким иерархическим восхождением), но лишь как близкие нам и, вместе с нами, предстоящие престолу Господа силы.
Следует различать между расширением нашего опыта, открывающим нам новые миры (безразлично, будет ли это мир, изучаемый телескопом или же астральным ясновидением), и его прорывом, которым
является соприкосновение с началом, трансцендентным миру, т. е. с
Богом.
Итак, когда единый всяческих
Бог является через откровение единой разумной душе, тогда открывается ей всякое благо и в одно и то же время созерцается (ощущается) всеми вместе чувствами ее.
Даже идеи
Бога и бессмертия, которые Шлейермахер считает «элементами религии», не
являются главным содержанием религии.
Т. 1. С. 305.]. «Поэтому, если существование
Бога доказывается в нашем чувстве, то и оно
является столь же случайным, как и все другое, чему может быть приписано бытие.
Чувство, по мнению Гегеля
является у человека общим с животным, которое не имеет религии (причем Гегель, конечно, прибавляет, что Gott ist wesentlich im Denken [«
Бог существенно есть в религии» (там же.
Не есть ли эта идея лишь ненужное удвоение нравственного закона, и не
является ли поэтому недоразумением вообще отличать
Бога от этического сознания, установляющего систему нравственных целей, постулирующего нравственный миропорядок?
«Не мерою дает
Бог духа» [Ин. 3:34.], и, когда огненные языки возгораются над головами, при каких бы внешних обстоятельствах они ни возгорелись,
является достоверным, что религиозное сознание становится при этом вселенским, кафоличным.
Но единственный в своем роде пример такого соединения ноуменального и исторического, мифа и истории, несомненно представляют евангельские события, центром которых
является воплотившийся
Бог — Слово, Он же есть вместе с тем родившийся при Тиверии и пострадавший при Понтии Пилате человек Иисус: история становится здесь непосредственной и величайшей мистерией, зримой очами веры, история и миф совпадают, сливаются через акт боговоплощения.
Когда
Бог станет «всяческая во всех», не будет религии в нашем смысле, станет не нужно уже воссоединять (religare) разъединенного, не будет и особого культа, ибо вся жизнь
явится богодейственным богослужением.
Христианину надлежит верить, что в языческом мире хотя и живо ощущалась потребность в таинстве, ибо она не устранима из религии по самому ее существу, и хотя она утолялась по-своему [Об этом см. ниже в отделе III.], но не было таинств истинных, «питающих в жизнь вечную», которые могли
явиться лишь в христианстве, после воплощения Бога-Слова, давшего Свою Плоть и Кровь в живот вечный.
Это уже фактически неверно, ибо она имеет только это же самое, а не иное содержание, лишь дает его в форме мышления; она становится, таким образом, выше формы веры; содержание остается тем же самым» (394). «Философия
является теологией, поскольку она изображает примирение
Бога с самим собой (sic!) и с природой» (395).
НЕ-что не имеет никаких определений что,
является бескачественным [Так определяет
Бога (αποιος) уже Филон Александрийский: Leg.
Ibid., 148: «о ή ποιότητα οΐόμενος εχειν τον θεόν ή μη ένα είναι, ή μη άγέννητον καί άφθαρτον ή μη ατρεπτον, εαυτόν αδικεί, ου θεόν… δει γαρ ήγεΐσθαι και αποιον αυτόν εϊναι και άφθαρτον καί ατρεπτον» (кто мыслит, что
Бог или имеет качества, или не
является единым, или нерожденным, или бессмертным, или неизменным, себя обижает, а не
Бога… ибо надо думать, что Он и бескачественен, и бессмертен, и неизменен).], чистым и не имеющим никакого определенного признака бытием (ψιλήν άνευ χαρακτήρας ϋπαρξι ν) [Quod. D. s. Unmut.
Эта филоновская идея, получившая большое распространение и в христианском богословии,
является в известном смысле чистейшим недоразумением: если отрицательное богословие ничего не может утверждать о
Боге, то, ясным образом, не может утверждать и Его бытия.
Бог является вполне трансцендентным миру, — ΰπερούσιος, по часто повторяющемуся определению св. Максима.
«Сефиры (энергии Божества, лучи его) никогда не могут понять бесконечного Эн-соф, которое
является самым источником всех форм и которое в этом качестве само не имеет никаких: иначе сказать, тогда как каждая из сефир имеет хорошо известное имя, оно одно его не имеет и не может иметь.
Бог остается всегда существом несказанным, непонятным, бесконечным, находящимся выше всех миров, раскрывающих Его присутствие, даже выше мира эманации».
Самой выдающейся чертой мистики Эккегарта
является то, что отрицательное богословие в связи с учением об Abgeschiedenheit, сливающей мир и человека с
Богом, приводит его к признанию не трансцендентности
Бога, но максимальной Его имманентности: черта между
Богом и тварью совершенно стирается, различие их преодолевается в превышающем его единстве [В связи с учением об отрешенности Эккегарт развивает свое важнейшее учение о Gott и Gottheit, о чем в след, отделе.]. Но об этом ниже.
«Тайной» в обычном смысле не
является природа Божия, — говорит Гегель, выдавая в этих словах основную тайну своего собственного (да и Шеллингова) философствования, — и менее всего в христианской религии: здесь
Бог дал познать себя, показал, что Он есть; здесь Он раскрыт.
Если мир содержится в
Боге, но не есть
Бог, ибо отделен от Божества непереходимой бездной трансцендентности, то и подлинная религия может основываться на нисхождении Божества в мир, на вольном в него вхождении, приближении к человеку, т. е. на откровении, или, иначе говоря, она необходимо
является делом благодати, сверхприродного или сверхмирного действия Божества в человеке.
Бог есть также лишь положение или модус абсолютного Ничто, так сказать, абсолютное, обращенное к миру, космическая его ипостась, причем другим таковым же модусом
является мир, и эта одинаковая модальность
бога и мира, и их в этом смысле единосущность придает им в равной степени, хотя и в разном смысле, характер преходящести, относительности: «и
бог проходит», по классической формуле Эккегарта.
Основной идеей теологии Эккегарта, придающей ей нехристиански-неоплатонический характер,
является его противопоставление Gott и Gottheit [
Бог и божество (нем.).
Надо совлечься всякого «что», потому Abgeschiedenheit [Уединенность, уединение (нем.).], добродетель этого совлеченья, в глазах Эккегарта включает все добродетели и
является даже выше любви: «Всем жертвует при этом душа,
Богом и всеми творениями.
Таким исходным элементом для Когена
является понятие бесконечно малого.] (по выражению «Логики» Когена); однако коренная разница с Эккегартом в этом пункте, определяющая и ряд последующих различий, у Беме будет в том, что у него мир возникает не параллельно с
Богом, как Его необходимый коррелат, но в силу диалектики самого
Бога или развития Его природы.
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким образом открыться, то Его откровение не было бы от вечности, вне чувства и места, стало быть, и тот совет должен был бы иметь начало и стать причиной в Божестве, ради которой
Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в
Боге мысли, которые
явились Ему как бы в виде образов, когда Он хотел идти навстречу вещам.
Особенно темным
является вопрос об отношении вечности к времени, к чему постоянно возвращается Беме [«
Бог стоит во времени, а время в
Боге, одно не есть другое, но выходит из единого вечного первоисточника» (IV, 295, 14).
«Исходным пунктом
является абсолютная свобода
Бога в мироздании.
311.]. «Во власти
Бога стояло эту возможность вне-себя-бытия, которое
являлось ему лишь как таковая (an sich selbst), эту возможную инакость (Andernheit) постоянно удерживать у себя как только возможность.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в
Боге и как поглощенное в actus purissimus божественной жизни, само с
Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего бытия возможность другого бытия, или того момента, как ему эти образы
являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
При этом не получится круглого нуля, каковым не
является даже чистая потенция, нераскрытый меон, но здесь возможно различие в степени достижения и образе становления, ибо то, что в
Боге предвечно и не имеет степени, свободно осуществляется в мире.
И особенно ложным
является распространение природного детерминизма и на самое существо Божие, чем так грешит физика
Бога у Я. Беме или у представителей философии оккультизма (Безант, Штейнер и др.).
Абсолютное тем самым делается
Богом и из безусловно Абсолютного становится относительно Абсолютным, или Абсолютным для относительного, которое
является постольку как бы зеркалом абсолютности божественной.
Занимая место между
Богом и миром, София пребывает и между бытием, и сверхбытием, не будучи ни тем, ни другим или же
являясь обоими зараз.
Является абсурдом вбирать время в
Бога, а
Бога во временный процесс, в чем вообще состоит основной недостаток всей его концепции.].
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «В начале (берешит) сотворил
Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества,
является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и
является, по Платону, «вечным образцом» творения.
В своем комментарии к этому творению Ареопагита св. Максим Исповедник говорит следующее: «Мы сказали, что если
Бог, сверхсущественно сущий (ύπερουσίως δν), называется безначальным и всего виновником, то антитезой, предлогом бытия и бессущностным (εσχατον των όντων και οίνούσιον) подобно тому, как
Бог сверхсущностен,
является материя (Ολη), она называется и не (μη) существующим и существующим в (εν)
Боге, возникая благодаря Его благости, и через смещение с чувственным становится не вполне злом и не вполне добром, обнаруживаясь через неустойчивое (αστατον).
Вот почему таким губительным и испепеляющим
является ее пламень, почему она редко поднимает и спасает, но чаще губит: «Красота это страшная вещь, здесь
Бог с дьяволом борется» (Достоевский) [Неточная цитата из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: «Красота — это страшная и ужасная вещь!..
Матерь-Земля оказалась матерью Матери
Бога [Церковь поет: «Что Тебе принесем, Христе, яко
явился еси на земли яко человек нас ради?
Тем, что душа человека имеет ум, слово и дух, оживляющий тело, она одна и более, чем бестелесные ангелы,
является сотворенной
Богом по Его образу».
И то, что змей вовлек жену в разговор о
Боге, вступил с ней в духовное общение на такой почве, которая всецело составляла достояние их супружеского любовного единомыслия,
явилось со стороны жены уже духовной изменой Адаму, как бы духовным любодейством с загадочным существом, по плоти принадлежащим к животному царству, по духу же к какому-то чуждому и недоброму, для нее доселе неведомому миру.
Таким исканием
является и язычество, которое содержит в себе или, по крайней мере, может содержать положительное знание о
Боге, некое о Нем откровение.
Язычество не знает
Бога лицом к лицу, но лишь Его природную икону, хотя даже и эта икона, в меру благочестия языческого,
является чудотворной и животворящей.
Не в этом действии, чрез которое возникает язычество,
является Он Христом, но Он уже есть Христос, когда Он совершает это действие, ибо это действие (эта власть над отпавшим бытием) дано Ему, лишь насколько Он уже есть Христос, т. е. помазанник Божий, предназначенный
Богом быть наследником и господином» [Schelling.
В первом случае оно
является как супруга, во втором как матерь
бога» (Schelling.
Таковым Человеком и He-человеком
явился Иисус Христос, новый Адам, вочеловечившийся
Бог.
Вот этого-то «изменения», которое, по существу,
является новым творческим актом
Бога над человеком, именно и не может совершить хозяйственный труд, а поэтому и «проект» Федорова, как бы далеко ни зашла «регуляция природы», силами природными и человеческими неосуществим.
Творческим усилием здесь
является напряжение всех сил духовного существа в одном порыве к
Богу: transcende te ipsum [См. прим. 52 к «Введению».].