Неточные совпадения
Вступление в новые плоскости мира, конечно, разбивает прежнюю ограниченность, оно разрушительно
для грубого материализма (
хотя на его место, быть может, ставит материализм же, лишь более утонченный), но оккультизм может оставаться атеистичен, поскольку, расширяя мир, он еще более замыкает его в
себе.
Мир (или миры)
для него представляет
собой реальную эволюцию самого божества; божество включено здесь в механизм мира и доступно раскрытию и постижению методическим, закономерным путем,
хотя для него требуются иные методы, нежели
для изучения, напр., мира микроскопического.
К счастью, дело обстоит наоборот: религия не утверждается на рассудочном постижении, она стоит в самой
себе, и, напротив,
для нее указанная антиномия как раз создает постоянный и незаменимый импульс, она есть нерв религии, придает ей глубину и движение и,
хотя и неразрешимая, она постоянно разрешаема в религиозной жизни, вновь и вновь переживаясь как источник религиозных озарений в пламени веры.
Поэтому оно ничего и не
хочет, но есть сверхблаго (ύπεράγαθον) и благо не
для самого
себя, а
для других вещей, если что-либо способно принять в нем участие.
Мировому бытию может быть, далее, приписана некоторая,
хотя и ущербленная, реальность, производная от Абсолютного; так стоит дело в системе статического пантеизма Спинозы, а также и динамического пантеизма Гартмана и Древса: мир возникает, согласно учению последних, вследствие некоторого «скандала» в абсолютном, — появления слепой и бессмысленной воли к бытию, вызвавшей против
себя логическую реакцию в недрах абсолютного, причем
для ликвидации этого недоразумения потребовался целый мировой процесс.
Хотя Богу Шеллингом и приписывается полная свобода в миротворении, однако выходит, что, воздержавшись от последнего, само Божество остается в actus purissimus, близком в потенциальности, и не рождается не только
для мира, но и
для самого
себя.
Человек своею волею не может прибавить
себе и локтя роста, он сам
для себя дан, и лишь Создатель силен освободить его от уз данности, сотворить его сызнова,
хотя и при этом не нарушается свобода твари.
Философ… восхотел системы: другими словами, он
захотел создать (логически) мир из
себя, из своего собственного принципа — «будете как боги», — но эта логическая дедукция мира невозможна
для человека» (Вестник РСХД.
Для того, кто
хочет в ней видеть лишь Афродиту Пандемос-Простонародную, тот такою ее и имеет, ибо таков он сам [Так бесы извратили в
себе ангельскую свою природу — это очень ясно показано в «Божественной и истинной философии» Пордеджа.].
Если воплощение души есть зло или некое метафизическое faux pas [Промах, оплошность (фр.).], случайность, то в результате его даже в благоприятном случае,
хотя и не получается
для души ничего дурного, но и ничего положительного [Впрочем, в этом отношении суждения Плотина не всегда согласуются между
собой: несмотря на то, что жизнь воплощенной души есть зло, она проходит в ней род практических упражнений в добродетели, учится, и это понимание земной жизни роднит Плотина с… теософией.
Иначе это есть отъединившееся мужское начало, которое
хочет порождать из
себя без женского, вопреки женскому, и в этой разлученности основных стихий бытия находило
для себя опору.
Она сама должна
себя уничтожить и
для этого
захотеть своего самоуничтожения, но и самое такое хотение невозможно и противоречиво: хотение небытия есть бытие в его напряженности, и как оно станет путем своего уничтожения?
Первая задача исчерпывает
собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови Бог произвел весь род человеческий
для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли,
хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
Ныне же, познав Бога, или же лучше, познанные Богом — γνόντες θεόν μάλλον δε γνωσθέντες υπό θεοδ;
для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным стихиям, которым снова
хотите себя поработить?» (Гал.
Тришюстасный Бог в творении вызывает к жизни многоипостасность, Он
хочет размножиться в «сынах Божиих», обрести в них
для Себя друзей.
Впрочем, возможно, что хозяйство не изнутри приближается к искусству, ища
для себя в нем высшую меру, но
хочет его
для себя внешне использовать, превратив его в одно из своих орудий в целях «художественной промышленности» [Выражение В. Зомбарта; см.: Зомбарт В. Художественная промышленность и культура.
Но хозяйство не должно стать и самодовлеющим, являясь само
для себя целью, как этого
хочет экономизм: обогащением
для обогащения.
Отвлеченная мысль осуществляется в цехе, группа людей, собравшихся около нее, во имя ее, — необходимый организм ее развития; но как скоро она достигла своей возмужалости в цехе, цех делается ей вреден, ей надобно дохнуть воздухом и взглянуть на свет, как зародышу после девятимесячного прозябения в матери; ей надобна среда более широкая; между тем и люди касты, столь полезные своей мысли при начальном развитии ее, теряют свое значение, застывают, останавливаются, не идут вперед, ревниво отталкивают новое, страшатся упустить руно свое,
хотят для себя за собою удержать мысль.
Неточные совпадения
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро
для всех,
для человечества,
для России,
для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью
для себя, он,
хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
— Я не
для мужа, а
для себя не
хочу. Не говорите этого! — отвечал взволнованный голос Анны.
Но в ту минуту, когда она выговаривала эти слова, она чувствовала, что они несправедливы; она не только сомневалась в
себе, она чувствовала волнение при мысли о Вронском и уезжала скорее, чем
хотела, только
для того, чтобы больше не встречаться с ним.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное
для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к
себе, и
хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и
хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Она видела, что Алексей Александрович
хотел что-то сообщить ей приятное
для себя об этом деле, и она вопросами навела его на рассказ. Он с тою же самодовольною улыбкой рассказал об овациях, которые были сделаны ему вследствие этого проведенного положения.