Неточные совпадения
Душа давно привыкла с тупою, молчаливою болью в
природе видеть лишь мертвую пустыню под покрывалом красоты, как под обманчивой маской; помимо собственного сознания, она не мирилась с
природой без Бога.
Духом, что он не умрет, пока не увидит Иисуса Христа.], звучало в
душе и в
природе.
«Это чудо есть единое, которое есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его
природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая в себе и не уменьшающаяся и не сущая в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его
природу и желая привести к единству (ένοΰν)
душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не существовало бы, если бы вперед не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
Как и в прочем невозможно мыслить что-либо, если думать о чуждом и заниматься другим, и ничего нельзя присоединять к предмету мысли, чтобы получился самый этот предмет, — так же следует поступать и здесь, ибо, имея представление другого в
душе, нельзя этого мыслить вследствие действия представления, и
душа, охваченная и связанная другим, не может получить впечатления от представления противоположного; но, как говорится о материи, она должна быть бескачественна, если должна воспринимать образы (τύπους) всех вещей, также и
душа должна быть в еще большей степени бесформенна, раз в ней не должно быть препятствия для ее наполнения и просвещения высшей (της πρώτης)
природой.
У этого энтузиаста
природы, как только этот энтузиазм ведет его в сторону пантеизма, к отождествлению мировой
души с Божеством, мир с своею множественностью теряет свою самобытность, получая значение акциденций единой неподвижной субстанции [Дж.
Типична в этом отношении полемика св. Григория Палимы (XIV в.), который отвергает астрологическую мировую
душу, однако утверждая бытие ее в человеке: «Не существует какой-нибудь небесной или всемирной
души, но единственно разумная
душа есть человеческая: не небесная, но свышенебесная, и не благодаря месту, но по своей собственной
природе, как умная правящая сущность» (ού^εστι τις ουρανός, ή παγκόσμιος ψυχή, άλλα μόνη λογική ψυχή εστίν ή ανθρωπινή ουκ ουράνιος, αλλ' ύπερουράνιος, ου τόπω, αλλά щ εαυτής φύσει, άτε νοερά υπάρχουσα ουσία) Migne Patrol., ser. gr., t. 150, col. 1125, cap.
При данном состоянии мира и человека мировая
душа действует как внешняя закономерность космической жизни, с принудительностью физического закона [Эту софийность
души мира, или общую закономерность всего сущего, стремится постигать и так называемый оккультизм, притязающий научить не внешнему, но внутреннему «духовному» восприятию сил
природы.
Основная идея оккультной философии — одушевленность всей
природы и отсутствие в ней чего бы то ни было бездушного, внешнего или чуждого по отношению к
душе мира, совершенно правильна.
При недолжном, неправом к ним отношении силы
души мира становятся чарами
природы, орудием для колдовства, отсюда при магическом отношении к
природе получается уклон в сторону религиозных извращений.].
Вот важнейшее место, сюда относящееся: «если
душа благодаря ускоренному уходу освобождается от тела, то она ни в каком отношении не терпит ущерба и познала
природу зла с тем, чтобы открылись заключенные в ней силы и обнаружились энергии творчества, которые оставались бы втуне при спокойном пребывании в бестелесном, ибо никогда не могли бы перейти в действие, и от
души осталось бы скрытым, что она имеет» (Enn. IV, Lib. VIII, cap. 5).], а в неблагоприятном
душа загрязняется и, для того чтобы освободиться от телесных оков, должна подвергнуться очистительному процессу, которым является многократное перевоплощение в различные тела.
Воскресение с телом есть переход от одного сна к другому, как бы лишь перемена ложа; истинное же воскресение вполне освобождает от тела, которое, имея
природу противоположную
душе, имеет и противоположную сущность (ούσίαν).
Красота в
природе и красота в искусстве, как явления божественной Софии,
Души Мира, имеют одну сущность.
Не злы по
природе и
души человеческие (IV, 24) [Там же.
И вместе с Ним, вознесшим на крест плоть «со страстьми и похотьми», сопереживала искупительную муку и сама
природа в лице Пречистой матери Его, Которой воистистину орудие прошло
душу.
«Для
души стыдом является то, что ей сопротивляется тело, — это низшая сторона человеческой
природы, подчиненная ей», в раю же оно было послушно духу, и «похоть не приводила в возбужденное состояние вопреки воле известные члены».
— О муже-женской
природе человека в Загаре находим следующее разъяснение: II, 99Ь: «Все
души (neschamoth) исходят из великого и могучего древа, посаженного близ реки, истекающей из Эдема, тогда как умные духи (Rouahoth) исходят из другого древа, меньшего, чем первое.
Розанов знает пол тела и телесное соединение, но плохо различает пол
души и брачность духа, потому для него остается закрытой
природа «третьего пола» («нечетных духов»), в которой он видит исключительно половое уродство «урнингов», гомосексуализм, вообще дефектность пола.
Воскрешение, как и рождение, есть творческий акт Божьего всемогущества, которым возвращается
душе усопшего животворящая ее сила, способность создать для себя, соответственно своей
природе, тело; оно есть излияние животворящей силы Божией на человеческую
душу, т. е. акт теургический.
И воле человеческой не дано их «тревожить, чтобы они вышли», лишать их места успокоения всевозможными методами регуляции
природы [«Блажен путь, в он же идеши днесь, о
душе, яко уготовася тебе место упокоения» — такими словами напутствуется Церковью умерший при погребении.].
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще сознание высшей своей
природы и мучительно завистливое влечение к божественному миру — терзают
душу невыразимыми на человеческом языке страданиями.
Неточные совпадения
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к
природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от
души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Где же тот, кто бы на родном языке русской
души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед? кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей
природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее слово.
— Помнишь Лизу Спивак? Такая спокойная, бескрылая
душа. Она посоветовала мне учиться петь. Вижу — во всех песнях бабы жалуются на
природу свою…
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины
природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой
душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда… в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь; вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль», — вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от
природы был попрозорливее умом и пободрее
душой, если б, наконец, был искреннее…