Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между
общей философией и религиозной философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Неточные совпадения
Булгаков по поводу имясловия написал статью «Афонское дело» (Русская мысль. 1913. № 9), а позднее (в 1920 г.) монографию «
Философия имени» (Париж, 1953).], помимо
общего своего богословского смысла, является в некотором роде трансцендентальным условием молитвы, конституирующим возможность религиозного опыта.
На основании сказанного о
философии и мифологии легко дать
общий ответ на вопрос: кто же был Платон и как понимать его двойственность?
Философия религии относится к
общей системе
философии таким образом, что «Бог есть результат других ее частей.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и сознании [К этим
общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с
философией, соответствующей «понятию».
Это мнение у Гегеля проистекает из
общего его убеждения, что возможна абсолютная система, которая была бы не
философией, а уже самой Софией, и именно за таковую почитал он свою собственную систему.
Насколько же при этом от вопросов технических восходят к
общим и принципиальным, то и они подпадают тому же закону — религиозной окачествованности
философии, хотя не всегда легко ее разглядеть [Так, напр., нелегко под «чистой логикой» Когена увидать скрытое в ней острие неоюдаизма.
Этими
общими соображениями дается ответ и на более частный вопрос, именно: возможна ли религиозная
философия определенного типа, напр, христианская (или даже частнее: православная, католическая, протестантская
философия).
Развитое в тексте понимание соотношения между
философией и религией дает иное его истолкование и в значительной мере снимает самый вопрос о разнице между религиозной и
общей метафизикой, ибо в существе они совпадают и могут различаться скорее в приемах изложения.
Итак, мы различаем: 1) внефилософское, религиозное мифотворчество; 2) догматику, представляющую внешнюю систематизацию догматов; 3) религиозную
философию как философское творчество на религиозные темы; 4) «
общую»
философию, которая представляет собой искание «естественного», языческого ума, но, конечно, все же оплодотворенное какой-либо интуицией; 5) канон
философии, ее поэтику и технику, куда относятся разные отрасли «научной
философии» (гносеология, логика, феноменология, наукоучение).
Мысль рождается не из пустоты самопорождения, ибо человек не Бог и ничего сотворить не может, она рефлектируется из массы переживаний, из опыта, который есть отнюдь не свободно полагаемый, но принудительно данный объект мысли [Эту мысль С. Н. Булгаков впоследствии развил в своей работе «Трагедия
философии» (1920–1921), о которой писал в предисловии: «Внутренняя тема ее —
общая и с более ранними моими работами (в частности, «Свет невечерний») — о природе отношений между
философией и религией, или о религиозно-интуитивных отношенях между
философией и религией, или о религиозно-интуитивных основах всякого философствования.
Эта связь, которая для меня и ранее неизменно намечалась в
общих очертаниях, здесь раскрывается более конкретно, и история новой
философии предстает в своем подлинном религиозном естестве, как христианская ересеология, а постольку и как трагедия мысли, не находящей для себя исхода» (Вестник РСХД.
Отношение между Софией и миром может получить и получало в истории
философии различную метафизическую транскрипцию в соответствии
общему стилю и рисунку данной системы.
Здесь возникает и
общий вопрос: насколько и в каком смысле является софийным то трансцендентальное или логическое сознание, исследованием которого больше всего занималась и занимается новая
философия?
Его продолжатели совершенно позабыли про это разделение (конечно, тоже весьма спорное) и методологическую предпосылку «Богатства народов» при помощи Бентама превратили в
общее учение о человеке» (Булгаков С. Н.
Философия хозяйства. М., 1990.
В своей «
Философии общего дела» он, в сущности, дал грандиозную систему
философии хозяйства, которая является поистине и его апофеозом.
Нужно выделить самое зерно вопроса о воскрешении, как он ставится «
Философией общего дела».
Полемику Федорова с Соловьевым см.: Федоров Η. Φ.
Философия общего дела.
Неточные совпадения
— Главная задача
философии всех веков состоит именно в том, чтобы найти ту необходимую связь, которая существует между личным интересом и
общим.
— Я думаю, — сказал Константин, — что никакая деятельность не может быть прочна, если она не имеет основы в личном интересе. Это
общая истина, философская, — сказал он, с решительностью повторяя слово философская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как и всякий, говорить о
философии.
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части
философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько
общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
— Отстань! Семинарист этот был прилежным учеником, а чудотворца из него литераторы сделали за мужиколюбие. Я тебе скажу, что бурят Щапов был мыслителем как раз погуще его, да! Есть еще мыслитель — Федоров, но его «
Философия общего дела» никому не знакома.
— Наивнейшая метафизика, чепуха, — сердито сказал Самгин, с негодованием улавливая
общее между
философией письмоводителя и своими мыслями. — Будем спать, я тоже устал.