Неточные совпадения
С. 16–18.] включает в себя все, весь мир, Он
есть и He-мир, причем, однако, это He-я отнюдь
не полагается нашим собственным я, как у Фихте, и
не есть в этом смысле некое под-я, но
есть абсолютное и подлинное He-я, т. е. сверх-я, выше-я.
Эта эволюция
не имеет конца и предела;
абсолютное для этого радикального эволюционизма существует лишь в качестве возможности беспредельного движения, т. е. «дурной бесконечности» [«Дурная, или отрицательная, бесконечность, — по Гегелю, —
есть не что иное, как отрицание конечного, которое, однако, снова возникает и, следовательно,
не снимается; или, иными словами, эта бесконечность выражает только долженствование снятия конечного» (Гегель.
Как связанная
не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще
не представляет собой вершины,
абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если
не обратитесь и
не будете как дети,
не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
Это
есть не только отношение духа к
абсолютному духу, но сам
абсолютный дух относит себя к тому, что мы положили на другой стороне как различие; и выше религии
есть, стало
быть, идея духа, который относится к самому себе,
есть самосознание
абсолютного духа…
С. 367.] «Философия имеет целью познавать истину, познавать Бога, ибо Он
есть абсолютная истина: постольку ничто другое
не стоит труда по сравнению с Богом и Его изъяснением.
В действительности мы знаем, что эта философская дедукция земли и неба совершается посредством фактических позаимствований у эмпирического бытия, которое отнюдь
не соглашается
быть только понятием [Совершенно справедливо замечает А. Древе в своих примечаниях к гегелевской философии религии: «Гегель отожествляет сознательное бытие
не с сознательной стороной бытия (Bewusst-Sein) или идеальным бытием, но непосредственно с реальным и приходит, таким образом, к чудовищному утверждению, что можно посредством конечного, дискурсивного, сознательного бытия продумать процесс
абсолютного, вечного, досознательного и сверхсознательного мышления непосредственно как таковой.
Это мнение у Гегеля проистекает из общего его убеждения, что возможна
абсолютная система, которая
была бы
не философией, а уже самой Софией, и именно за таковую почитал он свою собственную систему.
В действительности вере вовсе
не свойственно связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; она
есть в своей достоверности независимое отношение к своему
абсолютному предмету, чистое знание его, которое
не вмешивает букв, бумаги и переписчиков в свое сознание
абсолютного существа и
не опосредствуется такими вещами» (Hegel's Phenomenologie des Geistes, Jubiläumausgabe, Phil.
Безусловное отрицание всех определений, всякого да, вечное и
абсолютное НЕ ко всему, ко всякому что полагается
Абсолютным как единственное его определение: Бог
есть НЕ-что (и НЕ-как, и НЕ-где, и НЕ-когда, и НЕ-почему).
Про
Абсолютное нельзя сказать, что Оно
есть, как и нельзя сказать, что Его нет: здесь умолкает в бессилии человеческое слово, остается только молчаливый философско-мистический жест, одно отрицание, голое
НЕ.
Абсолютное НЕ отрицательного богословия поэтому
не содержит никакой отрицательной утвержденное, которая всегда
есть соотносительность: это и
не ου, и
не μη (два оттенка греческого отрицания, одной наличностью своею уже предполагающие целую философию и тем свидетельствующие о философском гении эллинов).
Только Бог
есть основа религии, из одного самозамкнутого
Абсолютного, навеки сокрытой тайны ее
не возникло бы.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог
не может
быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни
абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он
не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она
не есть душа, или ум,
не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения;
не высказывается и
не мыслится;
не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она
не стоит и
не движется,
не покоится и
не имеет силы,
не есть сила или свет;
не живет и
не есть жизнь;
не сущность,
не вечность и
не время;
не может
быть доступна мышлению;
не ведение,
не истина;
не царство и
не мудрость;
не единое,
не единство (ένότης),
не божество,
не благость,
не дух, как мы понимаем;
не отцовство,
не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего,
не есть что-либо из
не сущего или сущего, и сущее
не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она
не знает сущего как такового; и она
не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще
не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы
не полагаем и
не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (
абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Единое, вселикое, безусловное
НЕ, —
абсолютное НЕ, — таково содержание отрицательного (апофатического) богословия Дионисия Ареопагита. И несмотря на явную близость с неоплатонизмом, он идет дальше и судит радикальней Плотина. Ибо, как мы уже знаем, Плотин, идя апофатическим путем, все еще оставляет понятие единого как определение
абсолютного, между тем у Дионисия, в апофатическом аспекте, оно
не есть ни единое, ни единство, но
есть полное и окончательное НЕ-кто и НЕ-что.
В Боге же
не может
быть места этому раздвоению, Он
есть «μονάς»,
абсолютная единица, в Нем субъект и объект мышления совпадают.
Итак, Эн-соф, которому принадлежит
абсолютное совершенство,
абсолютное единство, неизменность, неограниченность, остается в то же время недоступно нашему разуму и пониманию в своем существе; поэтому для него
не может
быть дано никакого определения, о нем
не может
быть поставлено никакого вопроса, для него нет никакого образа или уподобления.
Она
есть абсолютное НЕ, имя тайны, недоведомой человеку.
И в то же время в религии человек узнает Бога, относительное зрит
Абсолютное, а тем самым и себя находит в
Абсолютном, ибо нет ничего вне
Абсолютного, иначе последнее ограничивалось бы относительным и
не было бы
Абсолютным.
Бог
не был бы Богом, и
Абсолютное было бы
не абсолютным, а относительным, если бы наряду с Ним, но вне Его
был бы вне-бог или противобог.
Такая характеристика совершенно
не соответствовала бы идее творения, согласно которой бытие мира или относительного логически совсем
не вытекает и
не может
быть выведено из
Абсолютного, как причинно необходимое его последствие...
Абсолютному в его полноте
не может
быть приписано ни принудительных причин творения, ни потребности в восполнении себя последним.
Другими словами, Бог как
Абсолютное совершенно свободен от мира, или «премирен», им ни в какой степени
не обусловливается и в нем
не нуждается [Отношение между тварью и
Абсолютным может
быть помощью математического символа бесконечности оо выражено так: оо + любая конечная величина или тварь = оо, следовательно, тварь для бесконечности, в сравнении с бесконечностью = 0, оставаясь для себя величиной.
«Поэтому должна
быть принята такая причинность, чрез которую нечто совершается, без того, чтобы эта причина
не определялась далее еще через какую-либо предшествующую причину по необходимым законам, т. е. через
абсолютную спонтанность причин, которые бы от себя начинали ряд явлений, протекающих по законам природы, следовательно, трансцендентальную свободу, без которой даже в развитии природы порядок явлений со стороны причин никогда
не является полным» (370).
Антиномия тварности
есть лишь дальнейшее раскрытие изначальной антиномии
Абсолютного и относительного, выражающейся в безусловном
НЕ отрицательного богословия, противоположном всякому ДА, однако вместе с тем и сопряженном с ним.
Личность
есть дух лишь как конечный, ибо только таковой в качестве предпосылки имеет телесность, от которой он должен отличать себя как дух, отстаивая свою духовность;
абсолютный же дух, в котором нет места такому различению,
не может разумным образом определяться как личность.
Для
абсолютного же духа, напротив, духовность
есть его собственное естество, у него
не имеется напряженности между природой и духом, в снятии и примирении которой состоит существо личности, потому он ничего
не может получить от предиката личности» (A. Drews. Die Religion als Selbstbewusstsein Gottes, 326–328).
Однако здесь существенно, что эти относительно трансцендентные ступени
суть диалектические самоположения одного и того же начала, совершающиеся внутри его, transcensus его модальностей, но здесь нет безусловного,
не диалектического, а антиномического трансценза от
абсолютного к относительному, от Творца к твари.
Наибольшее философское и религиозное значение имеет, однако,
не эта гипотеза метафизической катастрофы, но другая форма динамического пантеизма, согласно которой мир
есть эманация
абсолютного, он происходит как излияние от преизбыточной его полноты, подобно тому как вода изливается из переполненного сосуда или солнечный свет и тепло исходят из солнца.
Зачем и почему происходит эта эманация мира из единого Ничто, на это
не может
быть ответа, и
не находим его мы и в учении Плотина: мир происходит потому, что вода
не может
не изливаться из переполненного сосуда, а созревший плод
не отваливаться от ветки, но в то же время мир является у Плотина местом для исправления и вразумления душ, отяжелевающих и испадающих из лона
абсолютного.
Плотиновская эманация отличается, однако, от индийского акосмизма своим реализмом: мир, как излияние
абсолютного, постольку реален, поскольку ему все же принадлежит полнота божественных сил, в него излившихся; он
есть, имеет хотя и ущербленное, но все-таки
не призрачное бытие.
Абсолютное в отношении к нему остается совершенно пассивным, оно его
не знает, он
есть жертва его попустительствующей полноты, — в известном смысле ее изнанка.
С одной стороны, мир
есть само
абсолютное, как его модус, а с другой, в мире ничего
не совершается и
не происходит, ибо он лежит
не вне
абсолютного, но
есть оно же само, в состоянии некоторой ущербности.
Между Богом и тварью существует лишь иерархическая разница, поскольку Бог
есть дверь для возвращения в
абсолютную Gottheit, но
не онтологическая: как модусы Gottheit, они тождественны.
Бемизм
есть динамический спинозизм, концепция же отношения Бога к миру у обоих одна и та же [Cp., напр., у Спинозы: «Я раскрыл природу Бога и его свойства, а именно, что он необходимо существует; что он един; что он существует и действует по одной только необходимости своей природы; что он составляет свободную причину всех вещей; что все существует в Боге и, таким образом, зависит от него, что без него
не может ни существовать, ни
быть представляемо; и наконец, что все предопределено Богом и именно
не из свободы вовсе или
абсолютного благоизволения, а из
абсолютной природы Бога, иными словами, бесконечного его могущества…
Сам же Баадер полагает, что тварь (Creatur) «
не есть составная часть Творца, образующая периферию и произрастающая из него по необходимости рождения, а
не с
абсолютной свободой, подобно произведению искусства» (7, 89, Classen, II, 118).
Выхождение из себя
абсолютного духа
есть, во-первых, свободное, его
не нужно смешивать с тем внутренним рождением, а также и с тем внешним, вытекающим из необходимости (Not) или инстинкта рождением и зачатием.
Это возникновение
не может мыслиться по категории причинной связи, мир
не есть следствие, а Бог
не есть его причина, и это
не только потому, что Бог понятый как первопричина уже включается в причинную цепь, в область относительного, но и потому, что causa aequat effectum [Причина равна действию (лат.).], причина объясняет следствие, лишь находясь с ним в той же плоскости, при творении же мы имеем, μετάβασις εις άλλο γένος, скачок от
Абсолютного к относительному, и причинное объяснение здесь
не пользует нимало.
Переход от
Абсолютного к относительному недоступен пониманию, ибо оно упирается в антиномию, которая хотя и может
быть осознана, но оттого
не становится понятной для непрерывного мышления.
Между
Абсолютным и относительным пролегает грань творческого да
будет, и поэтому мир
не представляет собой пассивного истечения эманации
Абсолютного, как бы пены на переполненной чаше, но
есть творчески, инициативно направленная и осуществленная эманация [Иногда различие между творением и эманацией пытаются связывать с противоположностью свободы и необходимости в Боге.
Мир лежит
не вне
Абсолютного, но
есть оно же само,
не получает самобытности,
не организуется в ней, но так и остается только тенью
Абсолютного.
Творческое да
будет не оставляет его случайным преемником или пассивной темнотой, но делает его началом мирообразующим, с своим особым тварным центром, «становящееся
абсолютное» (по выражению Вл. Соловьева [См.: Соловьев В. С. Соч.
Поэтому при противопоставлении творения и эманации главный спор идет
не о Боге, но о мире,
не о божественной основе мира, но об его тварной природе:
есть ли мир только пассивно рассеивающая и ослабляющая лучи божественного света среда, или же он по-своему собирает, отражает и проявляет их?
есть ли особый фокус мира, возможен ли мир наряду с
Абсолютным и как и в каком смысле возможен?
Здесь приличествует лишь благоговейное безмолвие пред непостижной, в недрах
Абсолютного совершающейся тайной, и нет ничего более безвкусного, как разные рациональные «дедукции» творения, претензии «гнозиса», все равно метафизического или мистического [В чрезмерном «дедуцировании» творения и, следовательно, в рационализме повинен и Вл. Соловьев, следующим образом рассуждающий об этом: «Если бы
абсолютное оставалось только самим собою, исключая свое другое, то это другое
было бы его отрицанием, а, следовательно, оно само
не было бы
абсолютным» (Органические начала цельного знания.
Творение
есть жертва
Абсолютного своей абсолютностью, никем и ничем
не вызванная (ибо нет ничего вне
Абсолютного) и в этом смысле свободная и беспричинная, рационально
не объяснимая.
Вольная жертва самоотверженной любви, Голгофа
Абсолютного,
есть основа творения, ибо «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного», и послал Его «
не судить мир, но чтобы мир спасен
был чрез Него» (Ио. 3: 16-7).
«Мы
не можем сказать, что этот мир создан из чего-либо, возникло лишь вожделение из свободного наслаждения, что безосновность, как высшее благо, или сущность, как вечная воля, созерцает в наслаждении (Lust), как в зеркале» (IV, 424, § 7).]; мир
есть модус
абсолютной субстанции, — на разные лады, но в одинаковом смысле отвечают Дж. Бруно, Спиноза, разных оттенков пантеисты и монисты; следовательно, напрашивается неизбежное заключение — мира нет в его самобытности и относительности, а существует только
Абсолютное.
Парменид учит нас, что
есть только бытие, небытия же вовсе
не существует; правда, он имел при этом в виду свое неподвижное,
абсолютное Единое, субстанцию мира, которой только и принадлежит бытие, вне же ее ничего нет. В применении к такому понятию
абсолютного, очевидно,
не имеет никакого значения идея небытия. Однако
не так просто обстоит это в применении к действию
Абсолютного, к творческому акту, которым оно вызывает к существованию несуществовавшее доселе, т. е. небытие, творит из ничего.
Мы
не только чада неба, но и дети земли, у нас
есть своя собственная мать, которая заслоняет нас собой от всепопаляющего огня
Абсолютного и рождае, нас к самобытности тварного бытия.
Ибо часть, кусок, член, целое, столько, больше, меньше, как это, как то, чем это, чем то, согласно, различно и другие отношения
не выражают
абсолютного и поэтому
не могут относиться к субстанции, к единому, к сущности, но лишь чрез посредство субстанции
быть при едином и сущности как модусы, отношения и формы…