Неточные совпадения
И мнится, что в мучительной сложности этой таится своя религиозная возможность, дана особая задача, свойственная историческому возрасту, и вся наша проблематика с ее предчувствиями и предвестиями
есть тень, отбрасываемая Грядущим [Ср. с высказыванием Т. Моммзена, которое любил повторять В. И. Иванов: «Мировые события, идя на
землю, бросают вперед свои тени» (Иванов В. Собр. соч.
Бог
есть —
поет небо,
земля, мировые бездны...
И, однако, это отнюдь не значит, чтобы вера
была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на
землю Спасителя мира
было предметом веры для ветхозаветного человечества, но вот как о нем говорит новозаветный служитель Слова: «о том, что
было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая
была у Отца и явилась нам), о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1
поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
Здесь нет полярности трансцендентного и имманентного, нет места сверхлогическому откровению, сверхзнанию или незнанию меры, ее «docta ignorantia» [Ученое незнание (лат.).] (по выражению Николая Кузанского), здесь нет тайны ни на небе, ни на
земле, ибо человек держит в руках своих начало смыкающейся цепи абсолютного, точнее, он сам
есть ее звено.
Теперешний человек соответствует настоящей стадии в развитии
земли; предыдущие ступени его существования духовно и физически отличаются от теперешней, и еще более надо это же сказать про последующие мировые эпохи: человек
есть только звено, его не
было и он должен
быть преодолен; эволюция ведет не к сверхчеловеку, но от человека и за человека.
Всякой религии свойственно некоторое старообрядчество, привязанность к старине; произвольно, по личной прихоти или вкусу, без дерзновения пророческого не должна
быть изменена «йота от закона» [Имеются в виду слова Иисуса Христа: «… доколе не прейдет небо и
земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5:18).].
В действительности мы знаем, что эта философская дедукция
земли и неба совершается посредством фактических позаимствований у эмпирического бытия, которое отнюдь не соглашается
быть только понятием [Совершенно справедливо замечает А. Древе в своих примечаниях к гегелевской философии религии: «Гегель отожествляет сознательное бытие не с сознательной стороной бытия (Bewusst-Sein) или идеальным бытием, но непосредственно с реальным и приходит, таким образом, к чудовищному утверждению, что можно посредством конечного, дискурсивного, сознательного бытия продумать процесс абсолютного, вечного, досознательного и сверхсознательного мышления непосредственно как таковой.
О бытии и ничто следует сказать то же, что
было сказано выше о непосредственности и опосредованности (заключающем в себе некое соотношение друг с другом и, значит, отрицание), а именно, что нет ничего ни на небе, ни на
земле, что не содержало бы в себе и ничто».…
«Эту мать и субстрат (υποδοχή ν) всего, что явилось видимого и всячески чувственно постигаемого, мы не назовем ни
землею, ни воздухом, ни огнем, ни водою, ни тем, что произошло из них или из чего произошли они сами; но не ошибемся, сказавши, что она
есть некий вид безвидный, безобразный, всеприемлющий, как-то неисследимо причастный мыслимости и неуловимый» (51 а).
Великая Матерь,
земля сырая! в тебе мы родимся, тобою кормимся, тебя осязаем ногами своими, в тебя возвращаемся. Дети
земли, любите матерь свою, целуйте ее исступленно, обливайте ее слезами своими, орошайте потом,
напойте кровью, насыщайте ее костями своими! Ибо ничто не погибает в ней, все хранит она в себе, немая память мира, всему дает жизнь и плод. Кто не любит
землю, не чувствует ее материнства, тот — раб и изгой, жалкий бунтовщик против матери, исчадие небытия.
Мы не только чада неба, но и дети
земли, у нас
есть своя собственная мать, которая заслоняет нас собой от всепопаляющего огня Абсолютного и рождае, нас к самобытности тварного бытия.
Так как сущность неделима и проста… стало
быть, ни в каком случае
земля не может рассматриваться как часть сущности, солнце — как часть субстанции, так как она неделима; не позволительно говорить о части в субстанции, так же, как нельзя говорить, что часть души — в руке, другая в голове, но вполне возможно, что душа в той части, которая является головой, что она
есть субстанция части или находится в той части, которая
есть рука.
Гл. 5‑й. Помянух пророка вопиюща: аз есмь
земля и пепел и паки рассмотрих во гробех и видех кости обнажены, и рех: убо кто
есть царь, или воин, или богат, или убог, или праведник, или грешник?
Августин основательно отвечал своим совопросникам, что «до сотворения неба и
земли Бог не делал ничего, ибо прежде сотворения неба и
земли не
было и времени, уместен ли вопрос, что Бог делал тогда?
И эта красота не предстанет, как нечто, находящееся в чем-нибудь другом, хотя бы, напр., в каком-нибудь живом существе, на
земле или на небе, или в каком-нибудь ином предмете, но как нечто такое, что,
будучи однородным, существует всегда независимо само по себе и в себе самом.
В этом учении Платон поразительно приближается к повествованию Ветхого и Нового Завета о том, что «в начале (т. е. в мире умопостигаемом, софийном) сотворил Бог небо и
землю», и в начале же «
было Слово, и Слово
было к Богу, Бог
был Слово» [Быт.
Она остается одной и той же в основе и тогда, когда Адам «давал имена» животным, осуществляя тем самым свою софийную связь с миром, и тогда, когда падшее человечество, после изгнания из рая, обречено
было в поте лица возделывать проклятую Богом
землю.
Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая
Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она
есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
Знание их восполнялось и питалось иными проникновениями, чем у нас на
земле… стремления их тоже
были совсем иные.
Теперь они (как и жители
Земли) говорили: «…У нас
есть наука, и через нее мы отыщем вновь истину, но примем ее уже сознательно.
Онтологическая основа мира заключается именно в сплошной, метафизически непрерывной софийности его основы: ведь эта же
земля проклятия
будет раем, когда станет «новою
землею» [И увидел я новое небо и новую
землю (Откр. 21:1).].
Новое небо и
земля не вновь создадутся из ничего, но в них
будут пересозданы, преображены теперешние
земля и небо.
На этом основании и к характеристике материи как тварного ничто Платон применяет уже известный нам апофатический метод, определяя ее почти одними отрицаниями: «она
есть некоторый род невидимый (οίνόρατον), бесформенный (αμορφον), всеприемлющий (πανδεχές), неуловимый (δυσαλώτατον); мы не назовем его ни
землею, ни водою, ни воздухом, ни огнем, ни тем, что произошло из них» (51 а) [Ср. там же.
«В начале сотворил Бог небо и
землю,
земля же
была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и Дух Божий носился над водой» (Быт. 1:1–2).
Это
есть один и тот же акт, ибо тем самым, что создается
Земля, ей уже противостоит, являясь умопостигаемой основой творения, его «архетипом» [Прообраз, идея — термин позднеантичной философии, введенный в обращение Филоном Александрийским; позднее использован К. Юнгом в психоаналитической психологии.], Небо.
Это противопоставление неба и
земли есть основа творения, его начальный исход; снятие же его, установление живой лествицы между небом и
землею,
есть конечное задание мирового и исторического процесса...
«Да
будет воля Твоя якоже на небеси и на
земли» [Слова из Молитвы Господней: Мф. 6:10.].
Нет,
земля есть нечто иное и несравненно большее.
Земля же
есть ничто, в которое излилась уже софийность, поэтому она
есть потенциальная София.
Сотворение
земли лежит вне шести дней миротворения,
есть его онтологический prius [См. прим. 22 к «Отделу первому».], и творческие акты отдельных дней предполагают своей основой первозданную
землю: в ней отделяется свет от тьмы, твердь от воды, в ней создается земное уже небо, в котором двигнутся светила и полетят птицы, на ней стекается земная вода, которая «произведет» пресмыкающихся, из нее образуется твердь или земная
земля, которая произведет «душу живую по роду ее, скотов и гадов и зверей земных» [Быт.
Из слов
земля же бе невидима и неустроена (Быт. 1:2) явствует, что «все уже
было в возможности при первом устремлении Божием к творению, как бы от вложенной некоей силы, осеменяющей бытие вселенной, но в действительности не
было еще каждой в отдельности вещи…
земля была и не
была, потому что не сошлись еще к ней качества.
По переводу Симмаха это место читается: «
Земля была праздною и безразличною».
Эта «
земля»
есть поэтому как бы космическая София, ее лик в мироздании, женское его начало, которое имеет силу, по творческому слову «да
будет», производить из себя твари, рождать от него [Каббала на своем реалистическом языке так изображет это сотворение
земли и всего, что из нее произошло: Et Celui qui est en haut est le Pere de tout, c'est lui qui tout cree; c'est lui qui a fecondee la terre, qui est devenue grosse et a donne naissance ä des «produits».
И эта
земля есть в потенции своей Богоземля; эта матерь таит в себе уже при сотворении своем грядущую Богоматерь, «утробу божественного воплощения», «лествицу небесную, ею же сниде Бог», «мост, приводяй сущих от
земли на небо» (из акафиста Богоматери).
«
Земля» и
есть всематерия, ибо в ней потенциально заключено все.
В материализме, именно в той первоначальной его форме, которая носит название гилозоизма, неправильное философское выражение дается правильному чувствованию материи, как зачинающего и плодоносящего, окачествованного начала, материализм
есть смутный лепет о софийной насыщенности
земли, и этим живым чувством
земли («материи») он выгодно отличается от идеализма, для которого материя
есть незаконнорожденное понятие о ничто, или трансцендентальная χώρα, или убыль бытия, бытийный минус.
Совершенно ясно, что Платон говорит здесь не о чем ином, как о божественной Софии и о софийной насыщенности тварного мира, и Эрос
есть лишь мифологическая транскрипция того отношения, которое существует между «
землею», материей, и предустановленной ее формой.
Итак, μέθεξις, сопричастность материи идее именно и
есть Эрос, эрос «
земли» к «небу».
Есть некоторая аналогия с оригенизмом и неоплатонизмом в космологии Я. Беме, согласно которой инициатором нашего мира является Люцифер, учинивший своим грехопадением для него некую καταβολή и испортивший «сальнитер» [Правильно: салиттер (salitter) — букв.: селитра — основное вещество или сущность
земли, испорченной Люцифером.
Ибо
быть последним носильщиком на
земле отраднее, нежели бродить тенью хотя бы самого высшего ранга в идеалистическом Гадесе.
Земля есть общая материя различных видов плоти, о которых говорит ап.
Земля, как противоположность небу,
есть лишь потенциальность духовной телесности, сплав ее с ничто, некое первичное смешение (о котором говорит Платон в «Тимее»).
Земля в этом смысле
есть становящаяся духовная телесность, она лишь стремится стать той «новою
землею», которая выявится по окончании мирового процесса, когда черная и темная масса преложится в «море стеклянное, подобное кристаллу» (Откр. 4:6).
Вся
земля есть потенциальное тело, из состояния «невидимого и пустого» [«
Земля же
была безвидна и пуста» (Быт. 1:2).] она непрестанно облекается в славу шести дней творения: все исходит из
земли и возвращается в
землю.
Земля в этом смысле
есть «Божья нива», кладбище, сохраняющее тела для воскресения, и об этой
земле сказано: «
Земля еси и в
землю отыдеши» [См. Быт.3:19.].
Но он и не достиг еще состояния завершенности, актуализации своей софийности: так же, как и Адам, он находился в начальной, детской стадии своего развития, которое лишь должно
было привести к полному одуховлению материи, «новому небу и новой
земле».
Для такого отравленного бытия, не имеющего в себе положительной силы бессмертия, жизни вечной в Боге, пассивное бессмертие, т. е. простое отсутствие смерти,
было бы величайшим бедствием, адом на
земле.
Господь пощадил Свое создание и не дал ему такого бессмертия, Он удалил человека от «древа жизни», плодов которого он уже не достоин
был вкушать, и обрек его на возвращение «в
землю» с тем, чтобы некогда вновь возвратить этой
земле ее софийную силу в «жизни будущего века».
Телесность тварного мира
есть «
земля», матерь, однако сама по себе еще не
есть материя, которая существует в ней лишь как возможность.
«
Земля еси и в
землю отыдеши» [Быт. 3:19.],
был приговор Божий Адаму, а в нем и всему человеческому роду и всей твари.