Неточные совпадения
Справедливо, что всякая реальность, будет ли то чужое «я» или
внешний мир, установляется не рассудочно, но интуитивно, причем интуиция действительности имеет корни в чувстве действенности, т. е. не гносеологические, но праксеологические [Ср. мою «Философию хозяйства», главу о «
природе науки».].
Потому здесь не имеет решающего значения и количественный критерий: едва ли хоть один вселенский собор был действительно вселенским в том смысле, чтобы на нем были представители всех поместных церквей, и наоборот, собор, имевший
внешние признаки вселенского, мог оказаться «разбойничьим» и еретическим (Ефесский [На Эфесском соборе 449 г. под председательством александрийского епископа Диоскора было осуждено учение папы Льва I о двух
природах в одном лице («дифизитство») и отлучен константинопольский епископ Флавиан.
Грани разуму указуются не
внешним авторитетом, но его собственным самосознанием, постигающим свою
природу.
III Bd (1858), 123.], представляет собой одновременно мистика, ясновидца
природы, и метафизика, облекающего свои мистические постижения в своеобразную спекулятивно-мистическую систему, именно систему, ибо «дух системы» необычайно силен в Беме, несмотря на
внешнюю беспомощность его изложения.
При данном состоянии мира и человека мировая душа действует как
внешняя закономерность космической жизни, с принудительностью физического закона [Эту софийность души мира, или общую закономерность всего сущего, стремится постигать и так называемый оккультизм, притязающий научить не
внешнему, но внутреннему «духовному» восприятию сил
природы.
Основная идея оккультной философии — одушевленность всей
природы и отсутствие в ней чего бы то ни было бездушного,
внешнего или чуждого по отношению к душе мира, совершенно правильна.
Как закруглилась бы фихтевская космогония, совершающаяся путем отражения я в зеркале не-я, если бы можно было обойтись одними логическими импульсами и не надобился еще тот досадный «
внешний толчок» [В «философии хозяйства» Булгаков писал: «Более всего Фихте повинен в том, что он уничтожает
природу, превращая ее лишь в не-л и в «aüssere Anstoss» (
внешний толчок> для я, и тем самым всю жизненную реальность оставляет на долю я» (Булгаков С. Н. Философия хозяйства.
Он извлек вечную
природу, как отца вечного рождения: потому неправильно делают те, кто почитают и молятся
внешней Матери Христа как Матери Бога.
Разрыв мужского и женского начала, отличающий
природу власти и проявляющийся в ее жестком и насильническом характере, коренится в изначальном нарушении полового равновесия в человечестве, а вовсе не связан с той или иной частной формой государственности, которая и вся-то вообще есть
внешняя реакция на внутреннее зло в человеке.
Стоя почти исключительно на почве психологической, они думали, что человек сам собой, независимо от
внешней природы и ее тайн, при помощи одной доброй воли, может создать свое конечное благополучие.
Различие христианского учения от прежних — то, что прежнее учение общественное говорило: живи противно твоей природе (подразумевая одну животную природу), подчиняй ее внешнему закону семьи, общества, государства; христианство говорит: живи сообразно твоей природе (подразумевая божественную природу), не подчиняя ее ничему, — ни своей, ни чужой животной природе, и ты достигнешь того самого, к чему ты стремишься, подчиняя внешним законам свою
внешнюю природу.
Неточные совпадения
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на
природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал
внешние враждебные притоки, а свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает свой путь безупречно, все стоит на той высоте умственного и нравственного развития, на которую, пожалуй, поставили его
природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
Человек может быть рабом не только
внешнего мира, но и самого себя, своей низшей
природы.
Все, что в христианстве и даже в Евангелиях противоположно этой вечной божественной человечности, есть экзотерическое, для
внешнего употребления, педагогическое, приспособленное к падшей человеческой
природе.
В этом натуральном таинстве происходит социализация того, что по
природе своей неуловимо для общества, неуловимо и для церкви как
внешнего религиозного общества.