Неточные совпадения
Установление категорий и их исследование, расценка, систематизация и составляют дело критики, но она никоим образом не
в силах породить из себя какого бы то ни
было факта, возникая лишь по поводу факта.
Т. 5. С. 296).], и
в то же время оно притязает на объективность и общезначимость своих оценок, что и приводит Канта к постановке вопроса: «как возможны синтетические суждения a priori
в области эстетики?» Художественный вкус поэтому становится у Канта «Vermögen» [Способность, возможность,
сила (нем.).] и рассматривается как аналогичная разуму способность a priori оценивать сообщаемость (Muttheilbarkeit) чувств, которые связаны с данным представлением (без посредства понятия) (160) [«Вкус можно
было бы даже определить как способность суждения о том, чему наше чувство придает всеобщую сообщаемостъ без посредства понятия» (Кант И. Соч...
В них
была безмерная
сила чистоты и прозорливой жертвенности, — знание страдания и готовность на вольное страдание, и та же вещая жертвенность виделась
в недетски мудрых очах Младенца.
То, что постигается здесь, трансцендентно лишь гносеологически, т. е.
в силу ограниченности нашей, а не по сущности (как тригонометрия является нам трансцендентной, пока мы ей не научились или, вернее, пока она
в нашем сознании еще не пробуждена: имманентный характер математического познания
в этом смысле с такой
силой был указан еще Платоном
в его «Федоне»).
Вера
есть функция не какой-либо отдельной стороны духа, но всей человеческой личности
в ее цельности,
в нераздельной целокупности всех
сил духа.
Вера
есть,
быть может, наиболее мужественная
сила духа, собирающая
в одном узле все душевные энергии: ни наука, ни искусство не обладают той
силой духовного напряжения, какая может
быть свойственна религиозной вере.
Двоякою природой религиозной веры — с одной стороны, ее интимно-индивидуальным характером,
в силу которого она может
быть пережита лишь
в глубочайших недрах личного опыта, и, с другой стороны, пламенным ее стремлением к сверхличной кафоличности — установляется двойственное отношение и к религиозной эмпирии, к исторически-конкретным формам религиозности.
Но догматическая формула
есть только приблизительная, притом неизбежно односторонняя,
в силу указанного своего происхождения, попытка выразить
в понятиях религиозное содержание.
Но это соображение имело бы
силу лишь
в том случае, если бы догматические понятия
были непосредственным орудием религиозного познания; для такой цели понятия
были бы, конечно, негодным средством.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая
есть порождение деятельности человеческого разума, своими
силами ищущего истину, она имманентна и человечна и
в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия жаждет истины, которая
есть главный и единственный стимул философствования.
Раз уже появилась наука с ее методами,
было бы противоестественно, если бы она
в силу той или иной догматической предвзятости, клерикальной или атеистической ортодоксии закрыла свои глаза и отвела руки от столь существенной области научного изучения, как феноменология религии.
Эта божественная Первооснова мира и бытия
есть и общая субстанция мира, ибо все обосновывается
в Едином, имеет
в нем и причину, и цель, существует только его животворящей
силой.
«Это чудо
есть единое, которое
есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его природа такова, что она
есть источник наилучшего и
сила, породившая сущее, но пребывающая
в себе и не уменьшающаяся и не сущая
в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица
в этом смысле
есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не существовало бы, если бы вперед не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
«
В человеческой природе нет
силы точно познать существо Божие, а, может
быть, еще и мало это
будет сказать об одной человеческой
силе, но, если кто скажет, что и бестелесная тварь ниже того, чтобы вместить и объять ведением бесконечное естество, конечно, не погрешит совершенно… и
сила ангелов не далеко отстоит от нашей малости…
Рассуждая же
в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не
есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не
есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет
силы, не
есть сила или свет; не живет и не
есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может
быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не
есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не
есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Итак, если несозданность, и безначальность, и бестелесность, и бессмертие, и вечность, и благость, и творческую
силу, и подобное мы назовем существенными различиями
в Боге, то состоящее из столь многого не
будет просто, но сложно, что (говорить о Божестве) дело крайнего нечестия.
Хотя Бог
есть и называется природой всего сущего, ибо все Ему причастно и существует
в силу этой причастности, но не причастности (μεθέξει) к Его природе, а к Его энергиям.
Бог постижим только
в силу и меру своего откровения о Себе: «Видел дух мой с радостным ужасом, что вне пределов сего вечного округа (шара Вечности) ничего не
было, как только бесконечное непостижимое Божество, без цели и пределов, и что вне сего шара Вечности ничего не можно
было о самом Боге ни видеть, ни познавать, кроме только отрицательного познания, то
есть что Он не
есть» (гл. V, § 6).
И, однако,
в то же время нельзя сказать, что Бог
есть причина мира, ибо это значило бы превратить абсолютное
в относительное, поставив трансцендентное
в имманентно-непрерывный ряд причин и следствий, истолковать отношения между Богом и миром
в смысле причинной, механической зависимости,
в силу которой каждое последующее с необходимостью вытекает из предыдущего.
Однако закон непрерывности и непротиворечивости дискурсивного мышления имеет
силу лишь
в его собственном русле, а не там, где разум обращается на свои собственные основы, корни мысли и бытия, причем вскрываются для него непреодолимые, а вместе и неустранимые антиномии, которые все же должны
быть им до конца осознаны.
Мир и человек обожаются не по
силе тварной божественности своей, но по
силе «благодати», изливающейся
в мировое лоно: человек может
быть богом, но не по тварной своей природе, а лишь «богом по благодати» (по известному определению отцов Церкви).
Плотиновская эманация отличается, однако, от индийского акосмизма своим реализмом: мир, как излияние абсолютного, постольку реален, поскольку ему все же принадлежит полнота божественных
сил,
в него излившихся; он
есть, имеет хотя и ущербленное, но все-таки не призрачное бытие.
Таким исходным элементом для Когена является понятие бесконечно малого.] (по выражению «Логики» Когена); однако коренная разница с Эккегартом
в этом пункте, определяющая и ряд последующих различий, у Беме
будет в том, что у него мир возникает не параллельно с Богом, как Его необходимый коррелат, но
в силу диалектики самого Бога или развития Его природы.
«Таким образом, следует думать о Боге, что он вводит свою волю
в знание (Scienz) к природе, дабы его
сила открывалась
в свете и могуществе и становилась царством радости: ибо, если бы
в вечном Едином не возникала природа, все
было бы тихо: но природа вводит себя
в мучительность, чувствительность и ощутительность, дабы подвиглась вечная тишина, и
силы прозвучали
в слове…
Разумеется, и творческое «да
будет» Fiat, которое так часто встречается у Беме, получает соответствующее истолкование не
в смысле повеления (Fürsatz), но
в смысле —
силы Божества, его природной мощи, потенции бытия и
в таком смысле
в разных выражениях определяется оно во многих местах: «вожделение (Begierde) из вечной воли безосновности
есть первый образ (Gestalt) и
есть Fiat или Schuf [Создание, творение (нем.).].
Исшедшее зовется наслаждением (Lust) Божества или вечной мудростью, каковая
есть первосостояние всех
сил, красот и добродетелей, чрез нее троякий дух становится вожделеющим, а его вожделение
есть импрессия, схватывание самого себя: воля схватывает (fasst) мудрость
в настроении, а схваченное
в разуме
есть вечное слово всех красок,
сил и добродетелей» [Myst. magn., V, 7–8, § 2–5.
«Мы, христиане, говорим: Бог тройственен (dreifaltig), но един
в существе, обычно даже говорится, что бог тройственен
в лицах, это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо Бог не
есть лицо кроме как во Христе [Сын же «потому называется лицом, что он
есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к рождению природы, но
есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он
есть вечнорождающая
сила и царство со всеми сущностями; все берет свое начало от него.
А наслаждение (Lust)
есть стянутая
сила воли или Отца и
есть Его Сын, сердце и седалище (Sitz), первое вечное начало
в воле, и потому называется Сыном, что Он берет вечное начало
в воле, самостягиванием воли.
Для того чтобы открылась какая-либо
сила, нужно противодействие как основа для ее раскрытия, «in Ja und Nein bestehen alle Dinge, es sei Göttlich, Teuflisch, Irdisch, oder was genannt werden mag» [
В Да и Нет находятся все вещи, то
есть божественные, дьявольские, земные, или какие еще можно назвать (нем.).] [Ciaassen, 11,43.].
«Бог одинаково живет во всех вещах, а вещь ничего не знает о Боге; и Он не открывается вещи, а она получает от Него
силу, но по своему свойству, — или от его любви, или от его гнева; и от чего она берет ее, то и обнаруживается вовне, и если
есть благо
в ней, то для злобы оно как бы закрыто, как вы можете видеть на примере куста шиповника; еще более на других колючих вещах: из него ведь вырастает прекрасный душистый цветок, и
в нем лежат два свойства любовное и враждебное, какое побеждает, то и дает плод» [IV, 343–344, § 49.].
Ибо Отец
есть все, и вся
сила состоит
в Отце.
Этот анализ ставится
в связь с учением об относительности бытия,
в силу которой всякое бытие
есть в одном отношении бытие,
в другом — небытие, что раскрывается при анализе движения и изменения.
Потому неплохо звучит мнение Гераклита, утверждавшего, что все вещи
суть единое, которое
в силу переменчивости имеет все вещи
в себе; а так как все формы находятся
в нем, то к нему соответственно этому относятся и все определения, а настолько справедливы и противоречащие друг другу положения.
Он соотносителен твари, которая
в силу своей свободы и своей природы может удаляться от Бога
в свое ничто, закрываться им от него, и
в таком случае Бог
есть и остается ее жизненной основой, но пребывает для нее потенциален, а не актуален.
Бог,
силою Своею вызывая мир к бытию, присутствует и во времени, ибо
в нем протекает процесс теофанический, который
есть в то же время и теогонический.
Однако,
будучи питаемо им, оно имеет подлинное бытие, хотя и не безосновное, ибо основа его
в вечности, но все же реальное и самобытное, ибо здесь действует творческая
сила Бога,
в ничто воздвигающая мир;
в миротворении,
в теофании, происходит и теогония.
Положительная основа бытия
есть, прежде всего, мир божественных идей, Бог
в творении; эти идеи всеменены
в ничто,
в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия
в его независимости и свободе: все существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает
силу быть в себе и для себя, вне Бога, как не-Бог или мир.
Как проявление божественных
сил, мир
есть сама действительность и полнота, но
в тварной свободе своей он
есть еще задание, игра возможностей, бесконечная возможность возможностей.
Божество
в Его внутрибожественной жизни остается трансцендентным для твари, однако действия Божества, Его откровения, божественная
сила, изливающаяся
в творении,
есть то же Божество, единое, неделимое, присносущее.
И действие Духа Святого
в таинствах христианских тоже
есть Сам Бог, а также и Имя Божие, которое
есть постоянно совершающееся действие
силы Божией, энергия Божества,
есть Бог.
Однако оккультизм
в этом смысле религиозно ложен лишь
в силу своего религиозного коэффициента, а не по непосредственной своей задаче, ибо возможен правый оккультизм, насколько такое выражение применимо к тому преизобильному восприятию софийности природы, которое свойственно, напр., святым, и вообще людям духоносным и может
быть свойственно природе человека.
Ум, которому
были бы известны для какого-либо ладного момента все
силы, одушевляющие природу, и относительное положение, всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы
в одной формуле движения величайших тел вселенной наравне с движением легчайших атомов: не осталось бы ничего, что
было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором» (Лаплас.
Всякое «материальное» бытие, имеющее
силу в одном отношении,
есть вместе с тем небытие во всех других отношениях — omnis determinatio est negatio [См. прим. 136 к «Введению».], — всякое определение
есть отграничение, всякое отграничение
есть отрицание.
Из слов земля же бе невидима и неустроена (Быт. 1:2) явствует, что «все уже
было в возможности при первом устремлении Божием к творению, как бы от вложенной некоей
силы, осеменяющей бытие вселенной, но
в действительности не
было еще каждой
в отдельности вещи… земля
была и не
была, потому что не сошлись еще к ней качества.
Эта «земля»
есть поэтому как бы космическая София, ее лик
в мироздании, женское его начало, которое имеет
силу, по творческому слову «да
будет», производить из себя твари, рождать от него [Каббала на своем реалистическом языке так изображет это сотворение земли и всего, что из нее произошло: Et Celui qui est en haut est le Pere de tout, c'est lui qui tout cree; c'est lui qui a fecondee la terre, qui est devenue grosse et a donne naissance ä des «produits».
Как растение, все хочет зацвести, чтобы
в цветении своем ощутить, познать свое софийное бытие, — и не содержит ли краса цветов некоей живой символики софийности природы, и не
есть ли плодоносящая их
сила ее самосвидетельство?
Как
сила непрестанного устремления всего сущего к своему Логосу, к жизни вечной, Красота
есть внутренний закон мира,
сила мирообразующая, космоургическая; она держит мир, связывает его
в его статике и динамике, и она
в полноту времен окончательной победой своей «спасет мир».
С наибольшей
силой такое воззрение выражено
в неоплатонизме: согласно учению Плотина, тело само по себе
есть дурное, злое начало.
Искусство, не как совокупность технически-виртуозных приемов, но как жизнь
в красоте, несравненно шире нашего человеческого искусства, весь мир
есть постоянно осуществляемое произведение искусства, которое
в человеке,
в силу его центрального положения
в мире, достигает завершенности, ибо лишь
в нем, как царе творения, завершается космос.
И хотя бы естественно стихии сии, по причине вложенных
в них противоположных качеств, далеко отвлекло одну от другой, удерживая каждую из них от смешения с противоположною, тем не менее душа
будет при каждой стихии, познавательной
силой касаясь и держась свойственного ей, пока не произойдет опять стечения разъединенных стихий
в одну совокупность для восстановления разложившегося, что
в собственном смысле
есть воскресение и им именуется»…