Цитаты со словом «язычество»
Область
поиска
«Свет невечерний. Созерцания и умозрения» (Булгаков С. Н., 1917)по всей классике
Происхождение
язычества св.
Здесь величайшая духовная трудность нашего времени: с одной стороны, явно пришла пора для восприятия природы более духовного, нежели оно свойственно было новому времени с его «естествознанием», потребность «оккультного» постижения в широком смысле слова становится все глубже и шире, но вместе с тем и религиозная опасность этого пути, приводящего к измене Христу и к лжехристианству, к погружению в
язычество и природную магию, чрезвычайно велика.
Понять это не трудно: ведь неоплатоники боролись за безнадежное дело, — религия
язычества уже была сокрушена крестом, и попытки ее спасти, как бы они ни были философски гениальны, все же являлись порождением духовной реакции и обречены были на неудачу.
«Ты победил, Галилеянин» — в этом предсмертном вопле царственного поклонника неоплатонизма и
язычества, Юлиана Отступника, выразился приговор истории.
Одним словом, пришлось бы отделить от христианства все то, что идеалистические и спиритуалистические иконоборцы (в самом широком смысле слова) зовут религиозным материализмом, или попросту «
язычеством».
Первая задача исчерпывает собой положительное содержание «
язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
Таким исканием является и
язычество, которое содержит в себе или, по крайней мере, может содержать положительное знание о Боге, некое о Нем откровение.
Жажда встречи с Богом в
язычестве даже распаленнее, чем в откровенной религии, искание пламеннее, исступленнее, мучительней.
Недаром дымка печали, отчаяния и безответности лежит над ясным Олимпом, и так легко поддается
язычество оргиастическому исступлению.
Кажущийся «имманентизм» или пантеизм
язычества — обоготворение сил природы, животных, человека — не должен здесь обманывать, вселяя представление о каком-то миродовольстве и уравновешенности.
Такого ужаса богооставленности, какой в судорожных корчах испытывало
язычество именно в моменты своих религиозных подъемов, конечно, не могла знать откровенная религия.
Недаром же обнаружилось в полноту времен, что язычники оказались более готовы принять Христа, чем иудеи, ибо больше Его жаждали и ждали: блудный сын давно уже тосковал и томился по родному дому [Поэтому и понятно появление в
язычестве таких лиц, как Корнелий сотник, «благочестивый, боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни и всегда молившийся Богу» (Деян. ап. 10:2).
Язычество в глубочайшем существе своем есть прежде всего эта тоска изгнания, вопль к небу: ей, гряди!
Вообще многобожие в
язычестве свидетельствует не о нежелании, но о бессилии подняться до Единого Божества, пребывающего трансцендентным, и есть символ этой трансцендентности, невыразимости Божества.
Чистое же многобожие является лишь вырождением и, до известной степени, извращением
язычества.
Иначе говоря, и в религиозном самосознании
язычества, и в его благочестии живо чувствуется НЕ отрицательного богословия, составляющее для него общий религиозный фон, придающее ему определенный аромат, глубину и возвышенность.
Если нельзя рассматривать
язычество на всем протяжении его существования как сплошную ложь и демонолатрию, то как определить его правду, или природу своеобразных его откровений?
Можно сказать схематически, что в
язычестве Трансцендентное открывается лишь в имманентном и через имманентное (теокосмизм), в Откровении же Оно само нисходит к человеку: там восхождение человека, прорыв через толщу коры естества, здесь нисхождение Божества, встреча Его с человеком.
В
язычестве человек оставлен своим силам — искать Бога через «рассматривание творений», невидимое через видимое.
Если допускать, что
язычеству была присуща известная объективность богопознания, то надо это признать всерьез и до конца, т. е. прежде всего в применении именно к религиозному культу, к богослужению, жертвам и таинствам.
Благодаря насильственному восторжению, как бы хищению благодати, в
язычестве так легко возникала мистическая одержимость с ее эксцессами, состояние религиозного опьянения, к которому разными способами и стремились.
Поэтому-то
язычеству вообще так несвойственна христианская «трезвенность», даже и просто религиозная трезвость, которая может, конечно, сочетаться и с высоким религиозным вдохновением.
Если признавать религиозную подлинность
язычества, то надо принять и то, что в нем совершался положительный религиозный процесс, назревала историческая «полнота времен», иначе говоря, христианство подготовлялось не только в иудействе, но и в язычестве.
Основное различие между откровением и
язычеством, что касается богопознания, заключается в чистоте и беспримесности истины, которая свойственна лишь Откровению.
Язычество не знает Бога лицом к лицу, но лишь Его природную икону, хотя даже и эта икона, в меру благочестия языческого, является чудотворной и животворящей.
Поэтому всякое религиозное откровение в
язычестве всегда есть некоторое преломление религиозной истины через определенную призму, его луч проходит через известным образом окрашенное стекло.
Язычество, как религия языков, несет на себе печать вавилонского столпотворения и смешения наречий, в котором выразилось внутреннее взаимоотчуждение в духе человечества.
Только христианство, как безусловная истина, явленная человечеству самим воплотившимся Словом, свободно от народности и в этом онтологически отлично от
язычества.
Язычество по своей природе страждет психологизмом, это именно свойство делает его неизбежно множественным.
Ибо имманентизм в религии, каковым обречено остаться
язычество, именно и есть психологизм, невольный и неизбежный субъективизм.
Эта двойственность проникает и в собственное сознание
язычества, что делает ему присущим трагизм, проистекающий из знания своей неокончательности и относительности.
Язычество в значительной мере является такой одержимостью, от этого «рабства пустым и суетным стихиям мира» и предостерегал коринфян ап. Павел*.
Но в то же время необходимо подчеркнуть, что в феноменологии религиозного культа, в ритуале богослужения, жертв, каждений, священных одежд, почитании святых и героев, священных мест и изображений, вообще всего, что касается организации религиозной жизни,
язычество вовсе не так далеко отстоит от христианства, как принято думать.
У одних (преимущественно у современных представителей «религиозно-исторической» школы в протестантизме) это сближение делается чересчур внешне и тенденциозно, а другими столь же тенденциозно затушевывается; религиозно осмысленное сравнительное изучение культов есть одна из задач, настоятельно вытекающих из правильного понимания природы религиозного процесса в
язычестве.» [«Знаете, что когда вы были язычниками — έθνη, то ходили к безгласным идолам так, как бы вели вас — ως αν ήγεσθε άπαγόμενοι» (1 Кор.
Ввиду трагической двойственности, обрекавшей
язычество на двусмысленность и вырождение, становится понятным, почему оно делается жертвой демонического одержания: оргиазм сменяется бесноватостью, а стихийные духи превращаются в демонов.
Прежний натурализм становится невозможен, и умирающее
язычество принимает все более зловещие черты.
Но тот же апостол, имея дело не с христианами, впадавшими в рецидив
язычества, а с язычниками, еще не знавшими Христа, относится совершенно иначе и к их жертвенникам, и к благочестию.
Но сами язычники при этом остаются до известной степени неповинны в основном грехе
язычества, который тяготел над ними как проклятие богоотверженности и тягота изгнания из рая.
Мотив пантеона, который все явственнее звучит в упадающем
язычестве, стремление собрать в нем всех чтимых богов и ни одного не пропустить (почему про запас или на всякий случай и ставился жертвенник «θεώ οίγνώστφ» — еще и неизвестному богу), явно свидетельствует об утрате веры в отдельных богов, о невозможности успокоиться на политеизме, который превращается в дурную множественность или дурную бесконечность.
Язычество благодаря своей мистической зрячести видит «богов» там, где нашему «научному» сознанию доступны лишь мертвые «силы природы».
Этим определяются мистическая глубина и подлинность
язычества, как и относительная правда даже его политеизма.
Язычество, как религиозный натурализм, навсегда упразднено Крестом, и потому история язычества после Христа представляет медленную, но неизбежную агонию.
В общем
язычество, за исключением отдельных и ограниченных эпох и общественных групп, отличается напряженной религиозностью, которая волнует и прямо поражает при соприкосновении с ним.
Если новоевропейскую материалистическую цивилизацию с господствующим в ней «научным» рационализмом называют иногда языческой, то этим наносят обиду
язычеству.
Она стоит ниже
язычества, как и вообще ниже религии, и ей надо предварительно научиться еще многому, чтобы понимать душу язычества.
Но, помимо этих опытов мнимой реставрации
язычества, существуют и рядом с христианством еще нехристианские религии.
И если мы не можем отрицать положительного религиозного содержания в
язычестве, то еще меньше мы имеем к тому основания относительно великих мировых религий, по-своему взыскующих Бога и духовно согревающих свою паству.
Если понимать
язычество как некоторый положительный религиозный процесс, то неизбежно возникает вопрос: в каком же отношении находится это его «откровение» к Ветхому, а затем и Новому Завету?
Шеллинг, которому принадлежит заслуга отчетливой постановки этого вопроса, усматривает в
язычестве откровение Второй Ипостаси и в языческих богах видит лики Христа до Его пришествия в мир.
«В
язычестве посредствующая личность (Шеллинг разумеет вторую потенцию, соответствующую в его метафизике Второй Ипостаси) действовала только как природная сила (Potenz), но, так как истинный сын, подлинный Христос, присутствует и в ней, то Христос был уже в мифологии, хотя в то же время и не как Христос.
Цитаты из русской классики со словом «язычество»
Протестантизм всегда обвиняет католичество и православие, вообще церковь, в
язычестве, в языческом материализме, в языческом реализме и сам гордится тем, что превратил христианство в религию чистой духовности.
Иудаизм и все почти
язычество для Розанова — религии рождения, христианство же есть религия смерти.
Марксизм — не только не в творчестве, но и не в искуплении, он в Ветхом Завете, в
язычестве.
Христианство не знает своего таинства брака, оно лишь подтверждает брак в
язычестве и юдаизме.
Он стремится к синтезу христианства и
язычества и ошибочно отожествляет его с синтезом духа и плоти.
Ассоциации к слову «язычество»
Синонимы к слову «язычество»
Предложения со словом «язычество»
- Эти разночтения лишний раз свидетельствуют, что попытки реконструкции славянского язычества могут приводить к разным результатам и не являются истиной в последней инстанции.
- Это составляет главную причину, что из времён язычества славян и руссов сохранилось только то, что по отношениям или случайно, вошло в предание соседних народов.
- Древнее язычество существовало как некая религия, потому что не было знания и глубины христианства.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «язычество»
Значение слова «язычество»
ЯЗЫ́ЧЕСТВО, -а, ср. Общее название древних религий, характерной особенностью которых, в отличие от христианства, буддизма, ислама являлось многобожие. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ЯЗЫЧЕСТВО
Афоризмы русских писателей со словом «язычество»
Дополнительно