Неточные совпадения
Маленькая белая
рука директора так и летала по бланкам. Подпишет вдоль, а потом поперек и в третьем месте еще что-то отметит. Палтусов любовался, глядя на эту наметанность. В
голове круглого человека происходило два течения мыслей и фактов. Он внимательно осматривал каждый ордер и подписывал все с одним и тем же замысловатым росчерком, а в то же время продолжал говорить, улыбался, не успевал выговаривать всего, что выскакивало у него в
голове.
Его нервность сказывалась в порывистых движеньях
рук,
головы и даже всего корпуса.
Палтусов молча поклонился и пожал
руку Калакуцкому. В
голове его уже сидело черновое нотариальное условие, которое он на днях и подбросит патрону.
Птицы на
головах Минина и Пожарского, протянутая в пространство
рука, пожарный солдатик у решетки, осевшийся, немощный и плоский купол гостиного двора и вся Ножовая линия с ее фронтоном и фризом, облезлой штукатуркой и барельефами, темные пятнистые ящики Никольских и Спасских ворот, отпотелая стена с башнями и под нею загороженное место обвалившегося бульвара; а из-за зубцов стены — легкая ротонда сената, голубая церковь, точно перенесенная из Италии, и дальше — сказочные золотые луковицы соборов, — знакомые, сотни раз воспринятые образы стояли в своей вековой неподвижности…
Рука ее опустилась в карман пальто и достала оттуда небольшой портфель из черной кожи, с серебряным вензелем. Она нагнула
голову, достала из портфеля две сложенных бумажки и развернула их, а портфель положила на диван.
Вся кровь мигом бросилась ей в
голову. Она схватила его за
руку, силой посадила в кресло, оглянулась и, нагнувшись к нему, стала говорить раздельно, точно диктовала ему по тетрадке.
У ней внутри защекотало. Она слегка выдернула
руку и обернула
голову.
— Можно будет нанести вам визит? — спросил Палтусов с продолжительным наклонением
головы и протянул ей
руку.
Старик повернулся к конторке, а потом вбок подал
руку племяннику. Нетов так и вышел из конторы с опущенной
головой.
— Ах, Евлампий Григорьевич, — она оперлась об его
руку и поникла
головой, — разве я что значу?
Припадок кашля был гораздо слабее. Лещов положил
голову на ладонь правой
руки и смотрел через белокурую
голову Качеева. Голос его стал ровнее, заслышались тронутые, унылые звуки…
Голова у него закружилась. Он был уже на галерее и схватился
рукою о карниз. Подбежал ливрейный лакей.
Снесли крышку, певчие, в потертых цветных кунтушах с откидными рукавами, с фуражками в
руках, начали спускаться, лениво поводили
головами и подбирали полы.
Народ снял шапки, но из приглашенных многие остались с покрытыми
головами. Гроб поставили на катафалк с трудом, чуть не повалили его. Фонарщики зашагали тягучим шагом, по двое в ряд. Впереди два жандарма, левая
рука — в бок, поморщиваясь от погоды, попадавшей им прямо в лицо. За каретами двинулись обитые красным и желтым линейки, они покачивались на ходу и дребезжали. Больше половины провожатых бросились к своим экипажам.
Евлампий Григорьевич скинул статс-секретарскую шинель с одного плеча. Его правая
рука свободно двигалась в воздухе. Шитый воротник, белый галстук, крест на шее, на левой груди — звезда, вся в настоящих, самим вставленных, брильянтах, так и горит. Весь выпрямился,
голова откинута назад, волосы как-то взбиты, линии рта волнистые, возбужденные глаза… Палтусову опять кажется, что зрачки у него не равны, голос с легкой дрожью, но уверенный и немного как бы вызывающий… Неузнаваем!
— Зачем, — продолжал оратор, — нам все эти прозвища перебирать, господа?.. Славянофилы, например, западники, что ли, там… Все это одни слова. А нам надо дело… Не кличка творит человека!.. И будто нельзя почтенному гражданину занимать свою позицию? Будто ему кличка доставляет ход и уважение?.. Надо это бросить… Жалуются все:
рук нет,
голов нет, способных людей и благонамеренных. Мудрено ли это?.. Потому, господа, что боятся самих себя… Все в кабалу к другим идут!..
Нетову жали
руку. Он стоял все с непокрытой и откинутой
головой. Глаза его перебегали от предмета к предмету.
Обе старухи переглянулись. Фифина снова опустила
голову, и
руки ее замелькали. Катерина Петровна медленно прошлась из угла в угол, раза два вздохнула и легла на кровать.
Тася опустила
голову. Бумажки упали на кровать. Она этого не заметила, потом очнулась, увидала, что у ней нет ничего в
руке, испугалась. Долго ли потерять? Она вскочила, подошла к письменному столу и заперла деньги в ящик, где у ней лежало несколько тетрадок, переписанных ее
рукой, — роли.
Из дверей в глубине столовой, откуда виднелась часть буфетной комнаты, показался мужчина в черном нараспашку сюртуке. Его косматая белокурая
голова и такая же борода резко выделялись над туловищем, несколько согнутым. Он что-то проговорил, выходя к буфету, махнул
рукой и приближался к столу, где сидели Тася с Пирожковым.
Из комнаты Таси ничего не долетало ни до старушек, ни до кабинета. Отца ее не было дома и брата также. Как ни старалась она переломить себя, хохот все прорывался, и слезы, и судороги… Так билась она с полчаса. Только и помогла себе тем, что уткнула
голову в подушки и обхватила их обеими
руками.
Они сели на два ситцевых кресла; княжна немного наклонила
голову и потерла
руки — ее обычный жест, после того как ей пожмешь
руку.
Занавес поднялся. Через десять минут вышла бенефициантка. Театр захлопал и закричал. После первого треска рукоплесканий, точно залпов ружейной пальбы, протянулись и возобновлялись новые аплодисменты. Капельмейстер подал из оркестра корзины одну за другой. С каждым подношением рукоплескания крепчали. Актриса-любимица кланялась в тронутой позе, прижимала
руки к груди, качала
головой, потом взялась за платок и в волнении прослезилась.
Он встал, наклонил
голову, улыбнулся Анне Серафимовне и показал ей, что ему хочется с ней поговорить. Она поняла и что-то сказала Любаше. Та кивнула
головой и вскочила с места. Ее широкие плечи,
руки, размашистые манеры забавляли Палтусова.
Он обернулся. Перед ним заблестели два черных бархатных глаза, смотревшие на него бойко и весело. Ему протягивала белую полуоткрытую
руку в светлой шведской перчатке статная, полногрудая, красивая дама лет под тридцать, брюнетка, в богатом пестром платье, переливающем всевозможными цветами.
Голова ее, с отблеском черных волос, белые зубы, молочная шея, яркий алый рот заиграли перед Палтусовым. На груди блестела брильянтовая брошка.
Голова лежала на обеих
руках, сложенных под нею.
Она легла на его
руку и отвернула
голову, ресницы полуопустила.
Маклер вел под
руку Станицыну. Палтусов наклонил
голову.
От шубы Анны Серафимовны шел смешанный запах духов и дорогого пушистого меха. Ее изящная
голова, окутанная в белый серебристый платок, склонилась немного в его сторону. Глаза искрились в темноте. До Палтусова доходило ее дыхание. Одной
рукой придерживала она на груди шубу, но другая лежала на коленях, и кисть ее выставилась из-под края шубы. Он что-то предчувствовал, хотел обернуться и посмотреть на нее пристальнее, но не сделал этого.
Анна Серафимовна отняла
руки так же быстро, схватилась ими за
голову и зарыдала.
Он должен был сознаться, что
голова его ослабела. Устыдившись, он тотчас же встал и протянул
руку хозяину.
Они начали спускаться. У Таси немного закружилась
голова от крутой лестницы, чада плошек и снующего вверх и вниз народа. Рубцов взял ее под
руку и сказал под шумок...
Неточные совпадения
Городничий посередине в виде столба, с распростертыми
руками и закинутою назад
головою.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший
голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Стану я
руки убийством марать, // Нет, не тебе умирать!» // Яков на сосну высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, //
Голову в петлю — и ноги спустил!..
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой
рукою в правую и начал строчить: