Неточные совпадения
Сквозь кучку, где выделялся священник с большим наперсным крестом, в шоколадной рясе и
дама с кожаным мешком, немного тугая на ухо и бестолковая, ловко протискался, никого особенно не задев,
лет под тридцать, не красавец, но заметной и своеобразной наружности: плотный, широкий в плечах, повыше среднего роста, с перехватом в талье длинного двухбортного сюртука, видимо вышедшего из мастерской француза.
— Еще бы!.. Шуйское дело в этом
году тридцать пять
дало, так об этом как звонят!..
Этой женщине, сквозь прозрачную вуалетку, точно посыпанную золотым песком, вряд ли бы кто
дал больше двадцати трех
лет.
В это утро он серьезно озабочен. Ему предстоят три визита, и каждый из них требует особенного разговора. А накануне жена
дала почувствовать, что сегодня будет что-нибудь чрезвычайное… И уступить надо!.. Нечего и думать о противоречии… Но и уступкой не возьмешь, не сделаешь этой неуязвимой, подавляющей его во всем Марьи Орестовны тем, о чем он изнывает долгие
годы… Только ему страшно взглянуть ей в «нутро» и увидать там, какие чувства она к нему имеет, к нему, который…
Все есть, и впереди можно еще многого добиться… и в крупном чине будет, и дворянство
дадут, и через плечо повесят, может, через каких-нибудь два-три
года.
Всего обиднее то, что он ему говорит «ты». И всегда так говорил… Они четвероюродные братья, но есть разница
лет. Другой бы давно
дал знать такому «стрекулисту», что пора оставить эту фамильярность или ему самому отвечать таким же «ты». И на это не хватает духу!..
Выдумать грязную сплетню на нее, как на жену и женщину! На нее! Стоило десять
лет быть верною Евлампию Григорьевичу! Да, верной, когда она могла пользоваться всем… и здесь, и в Петербурге, и за границей. Ей вот тридцать второй
год пошел. Сколько блестящих мужчин склоняли ее на любовь. Она всегда умела нравиться, да и теперь умеет. Кто умнее ее здесь, в Москве? Знает она этих всех
дам старого дворянского общества. Где же им до нее? Чему они учились, что понимают?..
— И весну, и
лето, и зиму… На это я имею полное право. Как вы будете здесь управляться — ваше дело… И без меня все пойдет, потомственное дворянство вам
дадут, Станислава 1-й степени, а потом и Анну.
И вот утекло десять
лет. Марья Орестовна задумала «освободить» себя от Евлампия Григорьевича, а своих денег у ней нет. Она получит то, что ей «следует». Муж уже извещен и должен распорядиться, почувствовать всю глубину ее деликатности. Но этого ей мало. Она хочет
дать ему острастку, чтобы он знал наперед, что его ожидает.
— Нет, я серьезно. Не обижай меня. Взаймы
дай, вот сейчас — и больше у тебя в течение
года никто не попросит. Ни мать, ни отец, я тебе ручаюсь.
— Да, да, — говорила она, схватив его за руки, — я знаю… Ты не
давай отцу… Они уйдут зря… Не можешь на
год,
дай на полгода. Только на полгода, Ника. До
лета. Взять сиделку на те часы, когда меня нет. Консерватория или уроки… на все это… я сосчитала… не больше как сто пятьдесят рублей. Расход на лекарство… доктора.
Дай хоть по сту рублей на месяц, Ника! Через полгода я буду знать…
Он ходил к ним больше
года, студентом четвертого курса,
лет шесть тому назад, учил ее русским предметам,
давал ей всякие книжки. Матери ее он не понравился: раза два от него пахло вином… Только у него Тася и занималась как следует. Он ей принес Островского… И сам читал купеческие сцены пресмешно, и рассказы Слепцова хорошо читал… Что ж! Она не боится встречи с ним здесь, в этой столовой… Он все поймет…
— Да все…
Дамы из вашего же общества. Я в прошлом
году танцевал там с madame Кузьминой, с княжной Пронской, с madame Opeyc, с Кидищевыми… То же общество, что у генерал-губернатора.
Еще месяц, два — и зима прошла, то есть целый
год; а все что-то притягивает к этой мужицкой и купеческой Москве. Иван Алексеевич покраснел, вспомнив, как давно он не видался ни с кем из прежних знакомых, университетских, из того"кружка", который казался ему талантливее и лучше всего, что мог
дать ему Петербург.
А то можно по-другому распорядиться. Ну, оставить ему что-нибудь, тысяч пятьдесят, что ли, да столько же брату или побольше, чтобы не ходил по добрым людям и не жаловался на нее… Да и то сказать, где же ему остаться без добавочного дохода к жалованью. Да и удержится ли он еще на своем консульском месте? Она
дает ему три тысячи в
год, иногда и больше. И надо оставить столько, чтобы проценты с капитала
давали ему тысячи три, много — четыре.
И каждый
год панихида в годовщину ее смерти: генерал-губернатор, гражданский губернатор, попечитель, все власти, самые сановные
дамы.
Зазвонили. Палтусов поднял голову и поглядел вверх, на колокольню. Чего же стоит забраться вон туда, откуда идет звон. Дверь теперь отперта… Звонарь не доглядит.
Дать ему рубль. А потом легонько подойти к перилам. Один скачок… и кончено!.. В Лондоне бросаются же каждый
год с колонн на Трафальгар-сквере, и с колокольни св. Павла целыми дюжинами бросаются…
На площадке с чугунным полом, перед спуском по лестнице, Пирожков в густой еще толпе, где скучились больше
дамы, столкнулся с рослым блондином в большой окладистой бороде; тот вел под руку плотную
даму,
лет под тридцать, в черном, с энергическим лицом.
Воскресенские(Иверские) воротаКитай-города находились в современном Историческом проезде; сооружены в 1680 г. В начале 30-х
годов XX в. разобраны в связи с реконструкцией Красной площади.
Дали название Воскресенской площади.
Неточные совпадения
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три
года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что
год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, //
Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Нет хлеба — у кого-нибудь // Попросит, а за соль //
Дать надо деньги чистые, // А их по всей вахлачине, // Сгоняемой на барщину, // По
году гроша не было!
Цыфиркин. За неволю призадумаешься…
Дал мне Бог ученичка, боярского сынка. Бьюсь с ним третий
год: трех перечесть не умеет.
Софья. Всех и вообразить не можешь. Он хотя и шестнадцати
лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и
дале не пойдет.
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни. Летал по воздуху в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772
году, а в следующем же
году, не уныв духом,
давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]