Неточные совпадения
С П.И. мы одинаково — он раньше несколькими годами — попали сразу по приезде в Петербург в
сотрудники"Библиотеки для чтения". Там он при Дружинине и Писемском действовал по разным отделам, был переводчиком романов и составителем всяких
статей, писал до десяти и больше печатных листов в месяц.
А тогда он уже сошелся с Некрасовым и сделался одним из исключительных
сотрудников"Современника". Этот резкий переход из русофильских и славянофильских журналов, как"Москвитянин"и"Русская беседа", в орган Чернышевского облегчен был тем, что Добролюбов так высоко поставил общественное значение театра Островского в своих двух знаменитых
статьях. Островский сделался в глазах молодой публики писателем — обличителем всех темных сторон русской жизни.
Меня
стали уговаривать Писемский и некоторые
сотрудники, а издатель усиленно предлагал мне журнал на самых необременительных, как он уверял, условиях.
Мне с первых же дней моего редакторства хотелось направлять моих молодых
сотрудников, предлагать им темы
статей, но никак не затем, чтобы им что-нибудь навязывать, стеснять их собственный почин.
Точно так же — более, чем в других журналах, старался я о
статьях и обозрениях по иностранной литературе и едва ли не первый тогда имел для этого специального
сотрудника и в Петербурге, и в Париже — П.Л.Лаврова и Евгению Тур (графиню Е.В.Салиас). Это показывало несомненную склонность к редакторской инициативе и отвечало разносторонности образования, какое мне удалось получить в трех университетах за целых семь с лишком лет.
И только что я сделался редактором, как заинтересовался тем, кто был автор
статьи, напечатанной еще при Писемском о Малом театре и г-же Позняковой (по поводу моей драмы"Ребенок"), и когда узнал, что этот был студент князь Урусов, — сейчас же пригласил его в
сотрудники по театру, а потом и по литературно-художественным вопросам.
Ни я и никто из моих постоянных
сотрудников не могли, например, восхищаться теми идеалами, какие Чернышевский защищал в своем романе"Что делать?", но ни одной
статьи, фельетона, заметки не появилось и у нас (особенно редакционных), за которую бы следовало устыдиться.
Даже и тогда, когда начались денежные тиски, я старался всячески оживить журнал, устроил еженедельные беседы и совещания и предложил, когда журнал
стал с 1865 года выходить два раза в месяц, печатать в начале каждого номера передовую
статью без особого заглавия. Она заказывалась
сотруднику и потом читалась на редакционном собрании.
Этот
сотрудник сыграл в истории моего редакторства довольно видную роль и для журнала довольно злополучную, хотя и непреднамеренно. Он вскоре
стал у меня печатать свой роман"Некуда", который всего более повредил журналу в глазах радикально настроенной журналистики и молодой публики.
Как
сотрудник он продолжал после"Некуда"давать нам
статьи, больше по расколу, интересные и оригинальные по языку и тону. Тогда он уже делался все больше и больше специалистом и по быту высшего духовенства, и вообще по религиозно-бытовым сторонам великорусской жизни.
С удовольствием упомяну еще об одном
сотруднике, который только у меня, в"Библиотеке",
стал вырабатывать себя как своеобразною умственную физиономию.
Корреспонденции Берга были целые
статьи, в нашем журнализме 60-х годов единственные в своем роде. Содержание такого
сотрудника было не совсем по нашим средствам. Мы помещали его, пока было возможно. Да к тому же подавление восстания пошло быстро, и тогда политический интерес почти что утратился.
Сделавшись редактором, я сейчас же написал сам небольшую рецензию по поводу ее прекрасного рассказа"За стеной", появившегося в"Отечественных записках". Я первый указал на то, как наша тогдашняя критика замалчивала такое дарование. Если позднее Хвощинская, сделавшись большой «радикалкой»,
стала постоянным
сотрудником «Отечественных записок» Некрасова и Салтыкова, то тогда ее совсем не ценили в кружке «Современника», и все ее петербургские знакомства стояли совершенно вне тогдашнего «нигилистического» мира.
Продолжай"Библиотека"существовать и сделайся он у нас главным
сотрудником, он
стал бы придавать журналу маложелательный оттенок, или мы должны были бы с ним разойтись, что весьма вероятно, потому что если некоторые мои
сотрудники"правели", то я, напротив, все"левел".
У Корша я
стал писать как постоянный
сотрудник с следующего сезона 68-го года, когда я перебрался на другой берег Сены и поселился поблизости от Бульваров, в Rue Lepeletier, наискосок старой (сгоревшей) Оперы.
"Работоспособностью"он обладал изумительной, начинал работать с шести часов утра, своими
сотрудниками помыкал, как приказчиками, беспрестанно меняя их, участвовал, кроме того, в разных акционерных предприятиях, играл на бирже, имел в Париже несколько доходных домов, в том числе и тот, где я с 1868 года
стал жить, в rue Lepelletier около Старой Оперы. И от хозяйки моего отельчика я слыхал не раз, что"Ie grand Emile" — большой кулак в денежных расчетах.
Привлекательной стороной Вены была и ее дешевизна, особенно при тогдашнем, очень хорошем русском денежном курсе. Очень легко было устроиться и недорого и удобно. Моим чичероне
стал корреспондент"Голоса", впоследствии сделавшийся одним из главных
сотрудников"Нового времени", тогда юный московский немчик. Он сильно перебивался и вскоре уехал в Петербург, где из"Голоса"перешел в"Петербургские ведомости", уже позднее, когда я вернулся в Петербург в январе 1871 года и продолжал писать у В.Ф.Корша.
Позднее, вернувшись в Петербург в начале 1871 года, я узнал от брата Василия Курочкина — Николая (постоянного
сотрудника"Отечественных записок"), что это он, не будучи даже со мной знаком,
стал говорить самому Некрасову обо мне как о желательном
сотруднике и побудил его обратиться ко мне с письмом.
Меня сильнее, чем год и два перед тем, потянуло на родину, хотя я и знал, что там мне предстоит еще усиленнее хлопотать о том, чтобы придать моим долговым делам более быстрый темп, а
стало быть, и вдвое больше работать. Но я уже был
сотрудником"Отечественных записок", состоял корреспондентом у Корша, с которым на письмах остался в корректных отношениях, и в"Голосе"Краевского.
Стало быть, у меня было больше шансов увеличить и свои заработки.
Личных отношений у нас с ним почти что не установилось никаких. В памяти моей не сохранилось даже ни одного разговора со мною как с молодым писателем, который
стал постоянным
сотрудником журнала, где он играл уже первую роль.
Но в Париже я сделался сам
сотрудником «Искры» и, списавшись с Василием Курочкиным, с которым тогда лично еще не был знаком,
стал вести род юмористической хроники Парижа под псевдонимом «Экс-король Вейдевут». Вероятно, немногие и теперь знают, что это был один из моих псевдонимов.
Из той же полосы моей писательской жизни, немного позднее (когда я уже
стал издателем-редактором «Библиотеки для чтения»), всплывает в моей памяти фигура юного
сотрудника, который исключительно работал тогда у меня как переводчик.
Неточные совпадения
[«Какую удивительную
статью по этому поводу написал Елисевич!» — Как это установлено, Тургенев здесь иронически намекает на
сотрудников «Современника» Г. З. Елисеева (1821–1891) и М.
Сотрудник мой, наш почтенный и остроумный Николай Парфенович, передавал мне потом, что в это мгновение ему
стало его жалко до слез.
К экзаменам брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку,
стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего целые дни над книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы,
стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем давно уже было известно, что он «
сотрудник Трубникова», «литератор».
«Русский листок» шел плохо, но В.Э. Миллер не унывал.
Сотрудники получше к нему не шли, компаньонов не находилось, а он, веселый и энергичный, крутился волчком, должал в типографиях, на каждый номер добывал бумаги, иногда в долг, реже на наличные, а все-таки верил в успех, аккуратно выпускал газету и наконец
стал искать компаньона.
Да и негде было видеть
сотрудников «Московских ведомостей» — они как-то жили своей жизнью, не знались с
сотрудниками других газет, и только один из них, театральный рецензент С.В. Флеров (Васильев), изящный и скромный, являлся на всех премьерах театров, но он ни по наружности, ни по взглядам, ни по
статьям не был похож на своих соратников по изданию, «птенцов гнезда Каткова» со Страстного бульвара.