Неточные совпадения
Когда мы к 1 сентября собрались после молебна, перед тем как расходиться по классам, нам, четвероклассникам,объявил инспектор, чтобы мы, поговорив дома с кем нужно, решили, как мы желаем учиться дальше: хотим ли продолжать учиться латинскому языку (нас ему учили с первого класса) для поступления
в университет, или новому предмету, «законоведению», или же ни тому, ни другому. «Законоведы» будут получать чин четырнадцатого класса; университетские — право поступить без экзамена, при высших баллах; а остальные — те
останутся без латыни и знания русских законов и ничего не получат; зато будут гораздо меньше учиться.
Как гимназистиком четвертого класса, когда я выбрал латинский язык для того, чтобы попасть со временем
в студенты, так и дальше,
в Казани и Дерпте, я
оставался безусловно верен царству высшего образования,
университету в самом обширном смысле — universitas, как понимали ее люди эпохи Возрождения,
в совокупности всех знаний, философских систем, красноречия, поэзии, диалектики, прикладных наук, самых важных для человека, как астрономия, механика, медицина и другие прикладные доктрины.
Но мне делалось как-то жутко и как бы совестно перед самим собою — как же это я, после семилетнего пребывания
в двух
университетах (Казани и Дерпте), после того как сравнительно с своими сверстниками отличался интересом к серьезным занятиям (для чего и перешел
в Дерпт), после того как изучал специально химию, переводил научные сочинения и даже составлял сам учебник, а на медицинский факультет перешел из чистой любознательности, и вдруг
останусь «не кончившим курса», без всякого звания и всяких «прав»?
Наши личные отношения
остались очень хорошими. Через много лет,
в январе 1871 года, я его нашел
в Варшаве (через которую я проезжал тогда
в первый раз) лектором русского языка
в университете, все еще холостяком и все
в тех же двух комнатах"Европейской гостиницы". Он принадлежал к кружку, который группировался около П.И.Вейнберга.
Неточные совпадения
Развитие Грановского не было похоже на наше; воспитанный
в Орле, он попал
в Петербургский
университет. Получая мало денег от отца, он с весьма молодых лет должен был писать «по подряду» журнальные статьи. Он и друг его Е. Корш, с которым он встретился тогда и
остался с тех пор и до кончины
в самых близких отношениях, работали на Сенковского, которому были нужны свежие силы и неопытные юноши для того, чтобы претворять добросовестный труд их
в шипучее цимлянское «Библиотеки для чтения».
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер.
Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс
в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали
в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой
в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали
в семью вырученные деньги.
Как это выступление, так и ряд последующих протестов, выражавшихся
в неорганизованных вспышках,
оставались в стенах
университета. Их подавляли арестами и высылками, о которых большинство москвичей и не знало, так как
в газетах было строго запрещено писать об этом.
Я очень знаю, что надобно действовать, но это время, как ты видела, я просто ни на что не годен. Он со мной поживет, потом поступит к Циммерману
в Москве. Это заведение лучшее во всех отношениях, и там он может
остаться до самого
университета. Я уже вошел
в переговоры с Циммерманом, но надобно еще самому с ним познакомиться, все высмотреть. Авось бог поможет как-нибудь распустить крылья, которые до сих пор подрезаны…
До поступления
в университет мне
остается уже только несколько месяцев. Я учусь хорошо. Не только без страха ожидая учителей, но даже чувствую некоторое удовольствие
в классе.