Неточные совпадения
Бытовая сторона жизни гимназиста для будущего
писателя была бы еще богаче содержанием, если б меня не так строго держали
дома, если б до шестнадцатилетнего возраста при мне не состояли гувернеры.
Нас рано стали возить в театр. Тогда все почти
дома в городе были абонированы. В театре зимой сидели в шубах и салопах, дамы в капорах. Впечатления сцены в том, кому суждено быть
писателем, — самые трепетные и сложные. Они влекут к тому, что впоследствии развернется перед тобою как бесконечная область творчества; они обогащают душу мальчика все новыми и новыми эмоциями. Для болезненно-нервных детей это вредно; но для более нормальных это — великое бродило развития.
В литературные кружки мне не было случая попасть. Ни дядя, ни отец в них не бывали. Разговоров о славянофилах, о Грановском, об университете, о
писателях я не помню в тех
домах, куда меня возили. Гоголь уже умер. Другого «светила» не было. Всего больше говорили о «Додо», то есть о графине Евдокии Ростопчиной.
Жили в Казани и шумно и привольно, но по части высшей „интеллигенции“ было скудно. Даже в Нижнем нашлось несколько
писателей за мои гимназические годы; а в тогдашнем казанском обществе я не помню ни одного интересного мужчины с литературным именем или с репутацией особенного ума, начитанности. Профессора в тамошнем свете появлялись очень редко, и едва ли не одного только И.К.Бабста встречал я в светских
домах до перехода его в Москву.
В Соллогубе остался и бурш, когда-то учившийся в Дерпте, член русской корпорации. Сквозь его светскость чувствовался все-таки особого пошиба барин, который и в петербургском монде в года молодости выделялся своим тоном и манерами, водился постоянно с
писателями и, когда женился и зажил
домом, собирал к себе пишущую братию.
Первое ощущение того, что я уже
писатель, что меня печатают и читают в Петербурге, — испытал я в конторе"Библиотеки для чтения", помещавшейся в книжном магазине ее же издателя, В.П.Печаткина, на Невском в
доме Армянской церкви, где теперь тоже какой-то, но не книжный, магазин.
Для меня как начинающего
писателя, который должен был совершенно заново знакомиться с литературной сферой,
дом Писемских оказался немалым ресурсом. Они жили не открыто, но довольно гостеприимно. С А.Ф. у меня установились очень скоро простые хорошие отношения и как с редактором. Я бывал у него и не в редакционные дни и часы, а когда мне понадобится.
Таким драматургам, как Чернышев, было еще удобнее ставить, чем нам. Они были у себя
дома, писали для таких-то первых сюжетов, имели всегда самый легкий сбыт при тогдашней системе бенефисов. Первая большая пьеса Чернышева"Не в деньгах счастье"выдвинула его как
писателя благодаря игре Мартынова. А"Испорченная жизнь"разыграна была ансамблем из Самойлова, П.Васильева, Снетковой и Владимировой.
В
доме ее кузины, в огромном казенном помещении около Технологического института, давали танцевальные вечера, и с многими дамами и девицами я познакомился как
писатель. Но это не было там особенно привлекал тельным званием.
Настоящих литературных"салонов"тогда что-то не водилось в свете, кроме двух-трех высокопоставленных
домов, куда допускались такие
писатели, как Тургенев, Тютчев, Майков и некоторые другие. Приглашали и Писемского.
И то, что я тогда слыхал про пьянство в
доме графа, прямо пугало меня, не потому, чтобы я был тогда такая"красная девица", а потому, что я слишком высоко ставил звание
писателя.
Тогда автор"Карамазовых"хоть и стоял высоко как
писатель, особенно после"Записок из мертвого
дома", но отнюдь не играл роли какого-то праведника и вероучителя, как в последние годы своей жизни.
Русских тогда в Латинском квартале было еще очень мало, больше все медики и специалисты — магистранты. О настоящих политических"изгнанниках"что-то не было и слышно. Крупных имен — ни одного. Да и в легальных сферах из
писателей никто тогда не жил в Париже. Тургенев, может быть, наезжал; но это была полоса его баденской жизни.
Домом жил только Н.И.Тургенев — экс-декабрист; но ни у меня, ни у моих сожителей не было случая с ним видеться.
И вся обширная квартира в
доме Краевского на Литейной совсем не смотрела редакцией или помещением кабинетного человека или
писателя, ушедшего в книги, в коллекции, в собирание каких-нибудь предметов искусства. В бильярдной одну зиму стоял и стол секретаря редакции. В кабинет Некрасова сотрудники проникали в одиночку; никаких общих собраний, бесед или редакционных вечеринок никогда не бывало.
Неточные совпадения
Если б Варвара была
дома — хорошо бы позволить ей приласкаться. Забавно она вздрагивает, когда целуешь груди ее. И — стонет, как ребенок во сне. А этот Гогин — остроумная шельма, «для пустой души необходим груз веры» — неплохо! Варвара, вероятно, пошла к Гогиным. Что заставляет таких людей, как Гогин, помогать революционерам? Игра, азарт, скука жизни?
Писатель Катин охотился, потому что охотились Тургенев, Некрасов. Наверное, Гогин пользуется успехом у модернизированных барышень, как парикмахер у швеек.
Самгин слушал и, следя за лицом рассказчика, не верил ему. Рассказ напоминал что-то читанное, одну из историй, которые сочинялись мелкими
писателями семидесятых годов. Почему-то было приятно узнать, что этот модно одетый человек — сын содержателя
дома терпимости и что его секли.
У нас в
доме начали часто бывать молодые (относительно молодые)
писатели, которых раньше не бывало, бывшие младороссы, принявшие советскую ориентацию.
Когда нужно было хлопотать о членах Союза
писателей, освобождать их из тюрьмы или охранять от грозящего выселения из квартир, то обыкновенно меня просили ездить для этого к Каменеву, в помещение московского Совета рабочих депутатов, бывший
дом московского генерал-губернатора.
После смерти Ивана Фирсанова владетельницей бань, двадцати трех
домов в Москве и подмосковного имения «Средниково», где когда-то гащивали великие
писатели и поэты, оказалась его дочь Вера.