Неточные совпадения
— Ну, ладно! Только смотри, Петька: я
себя не продаю ни за какие благостыни… Будь что будет — не пропаду. Но смотри, ежели отец придет
в разорение и мне нечем будет кормить его и старуху мать и ты или твои родители на попятный двор пойдете, открещиваться станете — мол, знать не знаем, — ты от меня не
уйдешь живой!
Ведь у него теперь никаких прав нет!.. Будут его «пороть». Это слово слышит он по ночам — точно кто произносит над его ухом. Мужик! Бесправный! Ссыльный по приговору односельчан! Вся судьба
в корень загублена. А
в груди трепещет жажда жизни, чувствуешь обиду и позор.
Уходит навсегда дорога к удаче, к науке, ко всему, на что он считал уже
себя способным и призванным.
Голова работала днем и ночью. Жажда покончить с
собою все росла и переходила
в ежеминутную заботу. Выздоровление шло от этого туго: опять показалось кровохарканье, температура поднялась, ночью случался бред. Он страшно похудел; но ему было все равно, — только бы
уйти «от жизни».
«Все равно погибать!.. Так лучше уже, раз не привелось покончить с
собою в лазарете, отдалить минуту расправы, если удастся попасть
в сумасшедший дом. Там или он покончит с
собою, или ему удастся, по прошествии года,
уйти от позорящего наказания. Просто оставят его
в покое и выпустят на волю, как неопасного душевнобольного».
Все, что он
в журналах и газетах читал сочувственного крестьянской самоуправе, вылетело разом и перешло
в страстное стремление —
уйти из податного сословия во что бы то ни стало, правдой или неправдой; оградить
себя службой или деньгами от нового позора.
Ему случалось пить редко, особенно
в последнее время, но раза два
в год он запирался у
себя в квартире, сказывался больным. Иногда пил только по ночам неделю-другую, — утром
уходил на службу, — и
в эти периоды особенно ехидствовал.
Мать не видала она больше суток.
В эти сорок часов и решилась судьба ее. Ей уже не
уйти от своей страсти… «Вася» взял ее всю. Только при муже или на людях она еще сдерживает
себя, а чуть осталась одна — все
в ней затрепещет,
в голове — пожар, безумные слова толпятся на губах, хочется целовать мантилью, шляпку,
в которой она была там, наверху, у памятника.
Она нарочно
услала Аксинью
в дальнюю комнату, где мать ее спала с тех пор, как она стала
себя помнить, чтобы ей самой не входить прямо к Матрене Ниловне.
В гостиной она больше овладеет
собою. Ее внезапное волнение тем временем пройдет.
На тебе: любила два года, ездила на свидания
в Нижний, здесь видалась у тебя под носом и
ушла, осрамила тебя больше, чем самое
себя»…
Ему не хотелось выставляться. Он был не один. С ним ехала Серафима. Дня за три перед тем они сели на этот пароход ночью. Она
ушла от мужа, как только похоронили ее отца, оставила письмо, муж играл
в клубе, — и взяла с
собою один чемодан и сумку.
Уже на второй день поутру начало
уходить от Теркина то блаженное состояние, когда
в груди тает радостное чувство; он даже спросил
себя раз...
— Сима! Так неладно… говорить о матери, которая
в тебе души не чаяла. Я ее весьма и весьма понимаю. Она
ушла теперь
в себя, хочет очиститься от всякой греховной нечистоты, от всякого суетного стяжания. Сухарики или другое что, но это протест совести, и мы должны отнестись к нему с почтением. Тут не одно суеверие…
За ранним обедом они опять крупно поговорили с Серафимой. Она не сдавалась. Ее злобу к Калерии нашел он еще нелепее, замолчал к концу обеда, поднялся к
себе наверх, где не мог заснуть, и
ушел в лес по дороге
в деревню Мироновку, куда он давно собирался. Узнал он
в Нижнем, что там
в усадьбе проводит лето жена одного из пайщиков его пароходного товарищества.
Этого вопроса он не испугался. Он пошел бы на женитьбу, если б так следовало поступить. Зачем обманывать самого
себя?.. И
в брачной жизни Серафима останется такою же. Пока страсть владеет ею — она не
уйдет от него; потом — он не поручится. Даже теперь,
в разгаре влечения к нему, она не постыдилась высказать свое злобное себялюбие. Предайся он ей душой и телом — у него
в два-три года вместо сердца будет медный пятак, и тогда они превратятся
в закоренелых сообщников по всякой житейской пошлости и грязи.
Теперь
в темноте леса, куда она все
уходила уже задержанной, колеблющейся поступью, она не побоится заглянуть
себе в душу…
Но Теркин уже вскочил и сейчас все вспомнил. Лег он, дождавшись Калерии,
в большом волнении. Она его успокоила, сказала, что мальчик еще жив, а остальные дети с слабыми формами поветрия. Серафима прошла прямо к
себе из лесу. Он ее не стал ждать и
ушел наверх, и как только разделся, так и заснул крепко. Не хотел он новых сцен и решил утром рано уехать
в посад, искать доктора и побывать у местных властей.
На полпути Теркин вспомнил, что на вокзале купил путеводитель. Он взял брошюрку, старался
уйти в это чтение, почувствовать
в себе русского человека, переносящегося душой к старине, когда
в вагонах не езжали, и не то что «смерды», — цари шли пешком или ехали торжественно и чинно на поклонение мощам преподобного, избавителя Москвы
в годины народных бедствий. Еще раз попенял он
себе, что не отправился пешком…
На носовой палубе сидел Теркин и курил, накинув на
себя пальто-крылатку. Он не угодил вверх по Волге на собственном пароходе «Батрак». Тот
ушел в самый день его приезда
в Нижний из Москвы. Да так и лучше было. Ему хотелось попасть
в свое родное село как можно скромнее, безвестным пассажиром. Его пароход, правда, не всегда и останавливался у Кладенца.
Сладко ему было
уходить в дремучую старину своего кровного села. Кому же, как не ей, и он обязан всем? А после нее — мужицкому миру. Без него и его бы не принял к
себе в дом Иван Прокофьич и не вывел бы
в люди. Все от земли, все! — И сам он должен к ней вернуться, коли не хочет
уйти в «расп/усту».
И опять он бобыль: ни жены, ни подруги!.. Там, пониже Казани, томится красавица, полная страсти, всю
себя отдала ему, из-за любви пошла на душегубство… Напиши он ей слово, пусти телеграмму — она прилетит сию минуту. Ведь кровь заговорит же
в нем, потянет снова к женской прелести, будет искать отклика душа и нарвется на потаскушку,
уйдет в постыдную страсть, кончит таким падением, до какого никогда не дошел бы с Серафимой.
Давным-давно выгнала бы она эту дрянную смутьянку, если б не глупый гонор брата. Видите ли, он, у смертного одра жены, обещал ей обеспечить старость Саниной няньки… Так ведь он тогда верил
в любовь и непорочность своей возлюбленной супруги… А потом? Голова-то и у братца не далеко
ушла от головы его мнимой дочки; и сколько раз Павла Захаровна язвила самое
себя вопросом: с какой стати она, умница, положила всю свою жизнь на возню с такой тупицей, как ее братец, Иван Захарыч?
Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам
ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про
себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам
ушла!
Ревность Левина еще дальше
ушла. Уже он видел
себя обманутым мужем,
в котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы доставлять им удобства жизни и удовольствия… Но, несмотря на то, он любезно и гостеприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах и согласился ехать завтра.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая
уйти, но останавливаясь
в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к
себе этих шарлатанов.
Как будто было что-то
в этом такое, чего она не могла или не хотела уяснить
себе, как будто, как только она начинала говорить про это, она, настоящая Анна,
уходила куда-то
в себя и выступала другая, странная, чуждая ему женщина, которой он не любил и боялся и которая давала ему отпор.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером,
уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала
себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»