Неточные совпадения
Все, что я скажу в этой книге, будет дерзающей попыткой сказать «что-то», а не «о чем-то»,
и дерзость свою я оправдываю
так же, как оправдывал ее Хомяков.
И почти нельзя уже встретить людей, которые верили бы в философию
так, как верили в Греции, как верили в Германии в эпоху ее философского расцвета.
И после того как философия была превращена Гегелем в идол, философия была свергнута, она пала
так низко, как не падала еще никогда в истории человеческого самосознания.
Так кончилось блуждание по пустыням отвлеченной мысли, такова кара отвлеченного рационализма, давно уже допущенного
и теперь лишь выявляющего свои результаты.
Потому философия
и зашла в тупик, потому кризис ее
и представляется
таким безысходным, что она стала мертвой, самодовлеющей отвлеченностью, что она порвала со всеми формами посвящения в тайны бытия,
и философ превратился из священника в полицейского.
Первые славянофилы, Киреевский
и Хомяков, яснее Вл. Соловьева сознавали, что лишь религиозно, а не философски, лишь в полноте жизни, а не в гнозисе достижим универсальный синтез, всеединство,
так как свободнее были от рационализма.
Скорее можно было бы назвать схоластикой отвлеченную философию
и современную гносеологию,
так как они порвали с духом жизни, жизни себя противопоставили.
Средневековая философия совсем не была
такой безнадежной схоластикой, как принято думать, к ней вновь
и вновь будут возвращаться.
Она
так же несвободна, как
и схоластическая теология, она лишь представляется свободной.
Но схоластически-апологетическое отношение к науке
так же вредно, как
и схоластически-апологетическое отношение к вере.
Философия должна быть свободной, она
и будет свободной, когда будет церковной,
так как только в Церкви — свобода, освобождение от рабства
и необходимости.
Философия церковная есть философия, приобщенная к жизни мировой души, обладающая мировым смыслом — Логосом,
так как Церковь
и есть душа мира, соединившаяся с Логосом.
Философия не должна иметь религиозной тенденции, упаси Боже; тенденция в философии
так же плоха, как
и в искусстве.
Кантианство
и есть порождение ложной, болезненной духовности, в Канте действительно нет уже никакого язычества,
так как нет матери-земли.
Рационалистическая философия бессильна решить проблему зла,
так связанную с проблемой свободы
и личности.
Путь этот был уже указан основоположниками славянофильства Киреевским
и Хомяковым, на пути этом стояли
такие светочи, как Достоевский
и Вл. Соловьев,
и по пути этому хотят идти представители наших новейших мистических течений.
Не
так давно еще «передовому» сознанию представлялся решенным
и упраздненным древний спор знания
и веры.
Вопрос этот требует философского
и психологического углубления,
так как он не может быть решен исключительным отданием себя субъективным настроениям.
Три решения я бы формулировал
так: 1) верховенство знания
и отрицание веры, 2) верховенство веры
и отрицание знания, 3) дуализм знания
и веры.
Наступление совершенного состояния в социалистическом обществе
так же недоказуемо, как
и наступление совершенного состояния в царстве Божьем.
Пролетариат, напр.,
такая же невидимая вещь, как
и нация.
Автономия науки
так твердо укреплена в современном сознании, что
и защищать ее нечего.
Религиозная вера вырождается в морализм
и в постулаты воли,
так как перестают видеть реальность бытия
и реальность Божества, оторвавшись от источника.
Вот почему современность
так притязательно
и деспотически требует доказательной веры, т. е. принудительной, т. е. направленной на видимые вещи.
Когда кантианец
так твердо знает, что в опыте не может быть чуда, то это понятно, потому что опыт кантианца конструирован рациональными категориями, он сознательно в тисках, на живой опыт надет намордник,
и он укусить не может.
Так, напр., русский философ Лосский оригинально защищает мистический эмпиризм, который берет опыт нерационализированно
и расширяет до бесконечности сферу возможностей.
Знаменательно, что Джемс, трезвый англосаксонец, признает за опытом святых
и мистиков
такой же фактический характер, как
и за всяким другим опытом.
Критицизм, который претендует преодолеть дефекты эмпиризма
и рационализма, является
такой же формой рационализма, как
и традиционный эмпиризм,
так как оперирует с рационализированным сознанием
и рационализированным опытом.
Кант
так далеко заходит в своем рационализме, что для него вся действительность, все живое бытие есть продукт знания, мышления: мир созидается категориями субъекта,
и ничто не в силах из этих тисков освободиться, ничего не является само по себе, независимо от того, что навязывается субъектом.
Совершенно произвольно называть знанием только суждения; в
такой же мере могут быть названы знанием
и непосредственные интуиции.
Почему бытие этого мира кажется нам
таким несомненным,
таким принудительным, бытие же мира иного кажется сомнительным
и необязательным?
Воля наша связала себя с
так называемой «действительностью»,
и все в этой действительности кажется нам достоверным
и твердым.
Но до этого акта веры, до вольного отречения
и согласия на все во имя веры не может открыться разумность веры,
так как это было бы принудительным знанием.
Так, самое типическое
и талантливое течение неокантианства, школа Виндельбандта
и Риккерта, разрешает бытие в долженствование, все сводит к нормам
и ценностям
и не имеет противоядия от иллюзионизма, скептицизма
и солипсизма.
Основное свойство Логоса, отличающее его от разума малого, — то, что он присутствует в
такой же мере в объекте, как
и в субъекте.
Это — разум вселенский, он
так же открывается в природе
и истории, как
и в человеке.
С нашей точки зрения, гностицизм
и прагматизм, интеллектуализм
и волюнтаризм одинаково должны быть преодолены,
так как должна быть сознана изначальная данность в нас божественного.
Так же должна быть сметена противоположность рационализма
и скептицизма.
Ведь, в сущности, магия может быть признана
таким же закономерным научным знанием, как
и физика,
и столь же отличным от всякой религиозной веры.
Неумирающая в нас связь с большим разумом открывает нам возможность мыслить
такое бытие, в котором третье не исключается, в котором все может быть
и А
и не А,
и белым
и черным, равно как может быть вневременным
и внепространственным.
Брак наш оказался неудачным
и несчастным, но все-таки это был брак по любви.
Естествознание
и техника XIX века обязаны своим развитием христианству, хотя
и не сознают этого,
так как сбивает с толку средневековье, бывшее прямым последствием христианства.
Такое понимание причинности изменяет взгляд на соотношение свободы
и необходимости.
Такое понимание причинности, свободы
и необходимости изменяет взгляд на чудесное.
Не верят те, которые не хотят верить в глубине своего умопостигаемого характера,
так как слишком хотят по своему рассудку
и произволу устроить мир.
Для конкретного идеализма критицизм есть
такое же рационалистическое направление, как
и эмпиризм, как
и старый рационализм.
Бытие не есть непременно объект, как склонны утверждать критические идеалисты, оно в
такой же мере
и субъект.
Я именно
и утверждаю, что в
так называемом «иррациональном переживании» или, по моей терминологии, в первичном нерационализированном сознании совершается самое подлинное познание бытия, совершается то касание сущего, которое не может не быть
и познанием.
Так шло развитие от гносеологии Канта к метафизике Фихте, Шеллинга
и Гегеля.
Таким образом, критическая гносеология фатально разлагается на метафизический онтологизм
и психобиологический позитивизм.