Неточные совпадения
Безумная мистика Церкви дерзала сказать, что Христос
был и совершенным человеком и совершенным
Богом, что обе природы
были в Нем совершенно соединены, что воля человеческая
была в Нем претворена
в волю Пославшего Его; рационалистические ереси всегда говорили, что Христос
был только
Бог, а человеческая природа
была в Нем призрачна или что Христос
был только человек, что воля
в Христе
была лишь одна.
Отречение от разума мира сего — безумие
в Боге есть высший подвиг свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит
в свои права Логос.
Быть может, тут избираются недостойные предметы веры,
быть может, тут совершается идолопоклонство, живой
Бог подменяется ограниченными и относительными вещами, но само психологическое состояние веры не упраздняется, оно остается
в силе.
Философскими усилиями разума пытался Ориген проникнуть
в тайну соотношения между
Богом Отцом и Сыном, и мудрости Оригена не дано
было вполне постигнуть эту тайну.
Это и значит, что
в «безумии»,
в отречении от малого разума
есть стяжание себе большого разума, а
в «мудрости мира сего»,
в торжестве малого разума отсутствует большой разум,
есть «безумие перед
Богом».
Номинализм слов одинаково допускает сказать «бытие
есть», «небытие
есть», «бытия нет», «
Бог есть» и «дыра
в кольце
есть».
Объективирование, изречение, воплощение
в актах не
есть рационализация, не
есть умерщвление; это — продолжение творения мира, творчество совместное с
Богом.
Если вы творите совместно с
Богом, то ваша философия, ваше искусство, ваша общественность не
будут рационализированы и умерщвлены, все останется живым, творческий акт
будет мистичен не только
в своем источнике (
в субъекте), но и
в своих результатах (
в объекте).
Аскольдов
в своей рецензии на книгу Лосского верно заметил, что гносеология Лосского
есть гносеология
богов.
Истина
есть обладание реальным предметом, и знание
Бога есть присутствие Его
в нас.
Интуиция и
есть благодать, схождение Самого
Бога в существо мира, и это дано
в органических связях индивидуальной чувственности и индивидуального разума с универсальной чувственностью и универсальным разумом.
Космос, предвечно пребывающий
в Божестве,
есть полное, гармоническое, свободное бытие, осуществленное и утвержденное бытие всех существ, всех идей
Бога в их окончательном соединении.
Зло находится вне сферы бытия, рождается из небытия и
в небытие возвращается; оно не обладает силой, почерпнутой из божественного источника, и так же мало
есть сила, противоположная
Богу, как бытие иное, конкурирующее.
Будьте как
боги —
в этом нет ничего дурного; цель эта поистине религиозна и божественна; ее
Бог поставил перед людьми, возжелал, чтобы они
были подобны Ему.
Никакой своей цели, своего нового бытия дух зла не мог выдумать, так как вся полнота бытия заключена
в Боге; выдумка его могла
быть лишь ложью, лишь небытием, выдавшим себя за бытие, лишь карикатурой.
Диавол не
есть сила соотносительная с
Богом, противоположная Ему, обладающая своим бытием, сравнимым с бытием
в Боге; его сфера — небытие, ложь и обман.
Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божье и хвастает, что могло бы лучше сделать, что
Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей неспособными к злу, сразу привести бытие
в то совершенное состояние, при котором не
было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества,
в которой совершается искупление и спасение мира, являлся
Бог в конкретном образе человека,
в которой Христос
был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения
Бога и человечества.
Плоть этого мира и плоть каждого из нас должна
быть спасена для вечности, а для этого нужно не уходить из этого мира
в другой, не ждать переселения души и естественного ее бессмертия, а соединять этот мир с
Богом, участвовать
в его вселенском спасении путем истории, спасать плоть от смерти.
Свобода должна
быть возвращена человечеству и миру актом божественной благодати, вмешательством самого
Бога в судьбы мировой истории.
«
В начале
было Слово, и Слово
было у
Бога, и Слово
было Бог».
Бог Отец потому и творит мир, что у Него
есть Сын, что
в Нем пребывает бесконечная Любовь: во имя Сына.
У
Бога есть Сын-Логос, Сын-Любовь, и Он творит мир, осуществляя полноту бытия
в любви и смысле.
Глубоким представляется учение Мейстера Эккерта [Эккерт
был мистиком огромной силы, но он
был пантеист, превратил христианство
в религию отвлеченной духовности и явился мистическим истоком протестантизма.] о Перво-Божестве (Gottheit), которое глубже и изначальнее
Бога (Gott).
Обычное сознание соединяет Перво-Божество с
Богом Отцом, но ведь
Бог Отец
есть одно из лиц мистической диалектики,
есть действующее лицо религиозной драмы, а Перво-Божество лежит под и над этой диалектикой, не участвует
в драме
в качестве лица.
Перво-Божество
есть Сверх-Сущее;
в Нем дано абсолютное тождество Единого и Троичного; оно не
есть один из Трех, подобно
Богу Отцу.
Существование зла
в мире не только не
есть аргумент
в пользу атеизма, не только не должно восстанавливать против
Бога, но и приводит к сознанию высшего смысла жизни, великой задачи мировой истории.
В дохристианских религиях
Бог был далеким и страшным или так затуманивался слабостью человеческого зрения, что виделся
в форме многобожия.
Процесс истории не
есть прогрессирующее возвращение человечества к
Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством этого мира: процесс истории двойствен; он
есть подготовление к концу,
в котором должно
быть восстановлено творение
в своей идее,
в своем смысле, освобождено и очищено человечество и мир для последнего выбора между добром и злом.
Человечество жаждало Спасителя, явления
в мире самого
Бога, так как натуральные человеческие пути
были изжиты и привели к ужасу и мраку.
Христос
есть единственная, неповторимая точка соединения божеского и человеческого; только однажды
в истории мира можно
было увидеть
Бога во плоти, притронуться к Нему, прикоснуться к Его телу, ощутить Его близость.
Только однажды
в истории мира
была дана возможность увидеть
Бога в человеческом образе, и то
было чудом истории, единственным по своему значению, чудесным фактом искупления и спасения.
Великая тайна человеческой свободы сокрыта
в том, что Сын
Бога умер на кресте,
был унижен и растерзан.
В Великой французской революции и во всех освободительных революциях
была несомненная правда, восстание против несомненной лжи, освобождение от первоначального рабства, но
было и новое зло, обоготворение человеческой стихии, поклонение новому земному
богу вместо Отца Небесного, с которым соединил нас Христос.
Назревает сознание, что правда о человеке может
быть открыта и утверждена лишь вместе с правдой о
Боге, что истинный гуманизм заключается
в религии богочеловечества.
Вся историческая драма религии Нового Завета
в том, что Новый Завет человека с
Богом, Завет любви и свободы не
был еще соборным соединением человечества с Божеством.
Троицы,
будет изъявлением прав
Бога и прав человека, что
в истории
было до сих пор разделено,
будет раскрытием богочеловечности человека и человечества, новой близости человеческого к божескому.
Цель
есть блаженство
в Боге, но путь к этой цели — страдательный, заслуга —
в усилии победить корень страдания, т. е. зло.
Сведенборг не
в силах постигнуть тайну Троичности Божества, Троичность представляется ему трехбожием; он все говорит, что Христос
есть единственный
Бог, что
Бог — человек, что Троичность находится внутри Христа, как Его свойство.
Проблема теургии
есть проблема творчества, но не всякого творчества, а того лишь,
в котором человек творит вместе с
Богом, творчества религиозного.
В истинной теургии творится не
Бог и
боги, как того хочет религия человекобожества; теургия
есть творчество с
Богом, творчество божественного
в мире, продолжение творения
Бога.
Теургия
есть продолжение дела Божьего творения, Божье творение не закончено, новый Космос, предвечно пребывающий,
в идее
Бога еще не достигнут.
Не только аскетический подвиг, не только молитва, но и творческий экстаз
есть богообщение,
в творческом экстазе
Бог сходит к человеку и участвует
в делах его.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме
есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом бью! Пошли ему
бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни
в чем никакого прибытку не
было!
Сначала он принял
было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.