Неточные совпадения
Если мировая война
будет еще долго продолжаться,
то все народы Европы со старыми своими культурами погрузятся во
тьму и мрак.
Если война еще
будет продолжаться,
то Россия, переставшая
быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной столкновения народов,
будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко зайдет к дню окончания войны.
Темные разрушительные силы, убивающие нашу родину, все свои надежды основывают на
том, что во всем мире произойдет страшный катаклизм и
будут разрушены основы христианской культуры.
Мы должны почувствовать и в Западной Европе
ту же вселенскую святыню, которой и мы сами
были духовно живы, и искать единения с ней.
Но духовная культура России,
то ядро жизни, по отношению к которому сама государственность
есть лишь поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения в мире.
То, что совершалось в недрах русского духа, перестанет уже
быть провинциальным, отдельным и замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и западным.
И если народы Запада принуждены
будут, наконец, увидеть единственный лик России и признать ее призвание,
то остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, чт́о
есть Россия и к чему она призвана?
И Россия не
была бы так таинственна, если бы в ней
было только
то, о чем мы сейчас говорили.
Классы и сословия слабо
были развиты и не играли
той роли, какую играли в истории западных стран.
Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права
быть христианским миром.
Загадочная антиномичность России в отношении к национальности связана все с
тем же неверным соотношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и нераскрытостью личности, во Христе рожденной и призванной
быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее.
В русском народе поистине
есть свобода духа, которая дается лишь
тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства.
То же
есть и в русском сектантстве, в мистической народной жажде, в этом исступленном желании, чтобы «накатил Дух».
С этим связано
то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее
было в России как бы не русским, заграничным, западноевропейским, французским или немецким или греческим в старину.
Русский народ почти уже готов
был примириться с
тем, что управлять им и цивилизовать его могут только немцы.
Мужественное, светоносное сознание народа — всегда критическое, всегда освобождающее от собственной
тьмы и порабощенности, всегда
есть овладение хаотическими в себе стихиями.
И всего более должна
быть Россия свободна от ненависти к Германии, от порабощающих чувств злобы и мести, от
того отрицания ценного в духовной культуре врага, которое
есть лишь другая форма рабства.
В русской национальной стихии
есть какая-то вечная опасность
быть в плену,
быть покорной
тому, что вне ее.
Это всемирное по своим притязаниям мессианское сознание евреев
было оправдано
тем, что Мессия явился в недрах этого народа, хотя и
был отвергнут им.
Христианское мессианское сознание не может
быть утверждением
того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один — христианский народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные народы — низшие, не христианские и лишены религиозного призвания.
Христианское мессианское сознание может
быть лишь сознанием
того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский.
В России давно уже нарождалось пророческое чувствование
того, что настанет час истории, когда она
будет призвана для великих откровений духа, когда центр мировой духовной жизни
будет в ней.
Исключительное господство восточной стихии в России всегда
было рабством у женственного природного начала и кончалось царством хаоса,
то реакционного,
то революционного.
Религия священства — охранения
того, что
есть, сталкивается в духе России с религией пророчества — взыскания грядущей правды.
Так как царство Божие
есть царство абсолютного и конечного,
то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола.
Есть тайна особенной судьбы в
том, что Россия с ее аскетической душой должна
быть великой и могущественной.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и
того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для
того, чтобы жертва его и отречение
были вольными,
были от силы, а не от бессилия.
Произошло странное явление: преувеличенная мужественность
того, что
было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию — в женскую.
Для Розанова не только
суть армии, но и
суть государственной власти в
том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…».
Розанов хочет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир,
тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому государственная служба
есть дело серьезное, а литература, идеи и пр. — пустяки, забава.
Противление Розанова христианству может
быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с
той разницей, что в глубине своего духа Ницше ближе ко Христу, чем Розанов, даже в
том случае, когда он берет под свою защиту православие.
Нехорошо попрекать человека
тем, что раньше он
был другим.
Каждая строка Розанова свидетельствует о
том, что в нем не произошло никакого переворота, что он остался таким же язычником, беззащитным против смерти, как и всегда
был, столь же полярно противоположным всему Христову.
Нельзя
быть до
того русским и не иметь связи с православием!
Этим объясняется
то, что русская государственность
была так пропитана неметчиной и часто представлялась инородным владычеством.
И если
есть желанный смысл этой войны,
то он прямо противоположен
тому смыслу, который хочет установить Розанов.
С миром происходит не
то, что привыкли предвидеть, что должно
было с ним происходить по традиционным доктринам и теориям.
И это объясняется прежде всего
тем, что традиционное сознание интеллигенции никогда не
было обращено к исторически-конкретному, всегда жило отвлеченными категориями и оценками.
В ней должен родиться вкус к
тому, чтобы
быть созидательной силой в истории.
С этим назначением подлинные православные связывали надежды на
то, что
будет отстаиваться независимость церкви и
будут сделаны шаги к обновлению церкви.
То были консервативные надежды, надежды искренних, идейных церковных консерваторов, которых приводило в отчаяние разрушение церковной жизни, господство над нею темных сил.
В этой стихии
есть темное вино,
есть что-то пьянящее и оргийное, и кто отведал этого вина,
тому трудно уйти из атмосферы, им создаваемой.
Мистика должна войти в глубь духа, как
то и
было у всех великих мистиков.
То, что совершается сейчас в русской реакции,
есть пьяное язычество, пьяная оргия, дошедшая до вершины.
И
была какая-то ниточка, соединяющая
тьму на вершине русской жизни с
тьмой в ее низинах.
Это означает радикально иное отношение к государству и культуре, чем
то, которое
было доныне у русских людей.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы, русские, станем активными в отношении к государству и культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития,
то во всем
будем подобными немцам и потеряем нашу самобытность.
Нельзя полагать русскую самобытность в
том, что русские должны
быть рабами чужой активности, хотя бы и немецкой, в отличие от немцев, которые сами активны!
Централизм реакционный и централизм революционный могут
быть в одинаковом несоответствии с
тем, что совершается в глубине России, в недрах народной жизни.
Русский человек не ставил себе задачей выработать и дисциплинировать личность, он слишком склонен
был полагаться на
то, что органический коллектив, к которому он принадлежит, за него все сделает для его нравственного здоровья.