Неточные совпадения
Героическая война против зла мира зарождается в
том освобождающем
сознании имманентизма, для которого Бог имманентен человеческому духу, а «мир» трансцендентен ему.
В схоластическом
сознании не только наука зависит от религии и метафизики, но и религия и метафизика зависят от своеобразной науки
того времени.
Но германское критическое
сознание пришло не только к
тому, что философия должна быть научной, — оно признало власть научности и над сферой религиозной, моральной, эстетической, общественной.
Лучшие люди начинают сознавать, что наступает конец старой, пассивной философии необходимости, в какой бы форме она ни являлась — в метафизической, критической или позитивистической [Гениальное и дерзновенное
сознание того, что философия должна быть органом творческой активности человека, есть у неведомого русского мыслителя Н. Ф. Федорова.
Все это еще раз приводит к острому
сознанию того, что философское познание предполагает высшую степень духовного общения и тогда лишь убедительно, тогда лишь непроизвольно.
Философия не в силах уйти от
того первоначального
сознания, что философствует человек и что философствуют для человека.
Он не дерзает на
то микрокосмическое
сознание, которое есть у мистиков, в Каббале, у Я. Бёме, Фр.
Человек сознает себя принадлежащим к двум мирам, природа его двоится, и в
сознании его побеждает
то одна природа,
то другая.
То ветхое
сознание, для которого человек должен быть лишь статической оправой Божьей славы, существом пассивным и лишенным знания, отражало на себе подавленность падшим ангелом, возомнившим себя царем космоса.
Если религиозное
сознание оставляет место пустое,
то оно заполняется духом антихристовым.
И рационалист Гарнак по глубокому своему чувству склоняется перед абсолютностью евангельской истины не менее, чем католики и православные, хотя и нет в нем
сознания того, кто был Христос.
И все эти бесплодные, трагические усилия вновь и вновь приводят к
тому старому
сознанию, что лишь
то оправдание жизни может быть названо евангельско-новозаветным, выражающим дух религии искупления, которое дано было в христианстве святоотеческом, в аскетике.
Для религиозного
сознания человека новой мировой эпохи есть один только выход: религиозное осознание
той истины, что новозаветное христианство не есть полная и завершенная религиозная истина.
И не верится при таком
сознании в какую бы
то ни было человеческую активность и какое бы
то ни было совершенство на земле [В этом отношении очень характерна жизнь оптинского старца Амвросия.
Ложно и безбожно
то ветхое
сознание, по которому человек не смеет дерзать творить до мирового окончания искупления, до конца этого мира.
По этому ветхому
сознанию в здешнем мире удел человека лишь искупление греха, изживание греха, творчество же будет возможно лишь на
том свете, да и
то еще неизвестно, так как «
тот свет» представляется статически, а не динамически.
Это порабощение и отяжеление привело к
тому ложному
сознанию, что Бог сотворил тварное бытие способным лишь к эволюции, к перераспределению, к хозяйствованию, но не способным к творчеству.
Для христианского
сознания еще неведомо было творческое откровение о
том, что задача человека и мира создать небывалое, дополнить и обогатить Божье творение.
Старохристианское
сознание, боязливо закрывающее глаза на религиозный возраст человека, обязывающий к дерзновению творчества, обречено на изнывание от
того, что нет ныне
той святости, какая была в прежнем, молодом еще христианстве.
Старохристианское, индивидуалистическое
сознание не хочет знать
того глубокого кризиса антропологической стихии, который совершается на протяжении всей новой истории.
Старохристианское
сознание пытается верить, что на высших ступенях святости, в опыте святых раскрывается творческая тайна бытия, тайна, превышающая
ту, что раскрывается в творчестве гения.
Мертвенно, коснореакционно
то религиозное
сознание, которое не дерзает на творческий подвиг, на подвиг творчества познания или творчества красоты, потому что считает этот подвиг лишь уделом святых, снимает с человека бремя свободного почина, бремя ответственности в раскрытии тайны творческой.
Религия искупления отрицает род, сексуальный акт и создает культ вечной женственности, культ Девы, рождающей лишь от Духа [Л. Фейербах со свойственной ему вывернутой гениальностью говорит: «В небесную жизнь верит только
тот, у кого исчезло
сознание рода» («Сущность христианства», с. 151).
Любовь ни в каком смысле не есть сексуальный акт, не имеет
той положительной или отрицательной связи с ним, которая всюду мерещится людям родового
сознания, и любовь в очень глубоком смысле противоположна дифференцированному сексуальному акту, но совсем по-иному противоположна, чем аскетизм.
Забывает христианское
сознание, что богатые, славные, сильные мира сего — это
те, которым труднее всего войти в царство небесное.
Религия переводит в
сознание и в быт
то, что в мистике непосредственно переживается и открывается.
Догматическое
сознание вселенских соборов было лишь объективированным переводом
того, что непосредственно увидалось в мистическом опыте.
Тот, кто подчинил себе Прану, подчинил свое собственное
сознание и все
сознания, какие существуют.
Сознание Плотина родственно
сознанию Индии, это
та же линия.
Сознание Плотина противоположно
тому антиномическому христианскому откровению, по которому в Едином не угашается, а пребывает вся множественность и Бог не есть отрицание человека и космоса, а утверждение.
В преобладающей форме теософического и оккультического
сознания есть все
та же опасность отрицания творчества.
Открыв глаза, я повернулся и сладко заложил руки под щеку, намереваясь еще поспать. Меж
тем сознание тоже просыпалось, и, в то время как тело молило о блаженстве покоя, я увидел в дремоте Молли, раскалывающую орехи. Вслед нагрянуло все; холодными струйками выбежал сон из членов моих, — и в оцепенении неожиданности, так как после провала воспоминание явилось в потрясающем темпе, я вскочил, сел, встревожился и протер глаза.
Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это
сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до
того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности.
Сознание это было
тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет,
то будет лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим
сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в
сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в
том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство,
то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника
того нового объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов
того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о
том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только: