Неточные совпадения
Если признать соборность и церковное
сознание внешним для меня авторитетом и экстериоризировать мою совесть в соборный церковный коллектив,
то оправдываются церковные процессы, совершенно формально подобные коммунистическим процессам.
С точки зрения современной психологии мою изначальную
тему можно было бы формулировать как различение между бессознательным и
сознанием, но научная психология и ее представители не способны к философскому обоснованию и развитию учения о бессознательном.
Основная
тема моя была в
том, как дальше развить и вместе с
тем преодолеть мысль Канта, пытаясь оправдать возможность познания первореальности до рационализации, до обработки
сознанием.
У меня было раннее
сознание того, что мир, общество, цивилизация основаны на неправде и зле.
Произошла встреча «идеалистов», пришедших из марксизма, с представителями «нового религиозного
сознания», издававшими «Новый путь»,
то есть прежде всего с Мережковскими.
Он должен был прежде всего выразить кризис миросозерцания интеллигенции, духовные искания
того времени, идеализм, движение к христианству, новое религиозное
сознание и соединить это с новыми течениями в литературе, которые не находили себе места в старых журналах, и с политикой левого крыла Союза освобождения, с участием более свободных социалистов.
Интересно, что в
то время очень хотели преодолеть индивидуализм, и идея «соборности», соборного
сознания, соборной культуры была в известных кругах очень популярна.
Только в начале московского периода моей жизни я впервые почувствовал красоту старинных церквей и православного богослужения и пережил что-то похожее на
то, что многие переживают в детстве, но при ином состоянии
сознания.
Если какой-нибудь епископ старой формации не склонен был преувеличивать своего авторитета,
то молодежь была недовольна и требовала от него авторитарного иерархического
сознания,
то есть, в сущности, подчинения
сознанию молодежи.
Но если
сознание греховности есть неизбежный момент духовного пути, который мне очень свойствен,
то исключительная отдача себя этому
сознанию и бесконечное углубление в него приводит к подавленности и к ослаблению жизненной силы.
От нарастания этого
сознания не возгорался свет, а увеличивалась
тьма.
Правда романтизма, за которым нужно признать и много грехов, лежит в
сознании недостаточности совершенства в конечном, в устремлении к бесконечному,
то есть к запредельному.
Это зависит от
того, на что направлено в данный момент мое
сознание.
Интересно, что Ницше опять возвращается к греческому
сознанию, у него бессмертен не человек, человек обречен на исчезнование, у него бессмертен новый бог, сверхчеловек, да и
то не по-настоящему.
Прогрессисты и культурники не любят эсхатологического
сознания на
том основании, что оно ведет к пассивности и к отрицанию великих исторических задач.
Но это применимо лишь к
тому эсхатологическому
сознанию, которое нашло себе выражение или в аскетическом монашестве, или в «Повести об антихристе» Вл. Соловьева, и у К. Леонтьева.
Но возрастание эсхатологического чувства и
сознания говорит о
том, что серединное человеческое царство, царство культуры по преимуществу, начинает разлагаться и кончается.
Для моего религиозного чувства и
сознания неприемлемы и
те элементы самого Евангелия, которые носят судебный, карательный характер и устрашают адом.
Сознание границ моей личности, обостряющее личное
сознание, есть, вместе с
тем,
сознание моего рабства у чуждого мне мира и моего восстания против него.
Но истинное
сознание в
том, что тайна отодвигается в глубину.
Я это переживаю, как забвение, забвение, происшедшее от
того, что
сознание сосредоточилось на другом.
Открыв глаза, я повернулся и сладко заложил руки под щеку, намереваясь еще поспать. Меж
тем сознание тоже просыпалось, и, в то время как тело молило о блаженстве покоя, я увидел в дремоте Молли, раскалывающую орехи. Вслед нагрянуло все; холодными струйками выбежал сон из членов моих, — и в оцепенении неожиданности, так как после провала воспоминание явилось в потрясающем темпе, я вскочил, сел, встревожился и протер глаза.
Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это
сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до
того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности.
Сознание это было
тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет,
то будет лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим
сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в
сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в
том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство,
то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника
того нового объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов
того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о
том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только: