Хорошо говорит Лотце: «Из всех заблуждений человеческого духа самым чудным казалось мне всегда то, как дошел он до сомнения в своем собственном существе, которое он один непосредственно переживает, или как попал он на мысль возвратить себе это существо в виде подарка со стороны той
внешней природы, которую мы знаем только из вторых рук, именно посредством нами же отринутого духа» [См. Лотце. Микрокосм.
Неточные совпадения
«Женщина же, как Адамова девственность, из Адамовой
природы и существа была теперь преображена или образована в женщину или самку, в которой все же сохранилась святая, хотя и утратившая Бога, девственность как тинктура любви и света, но сохранилась потускневшей и как бы мертвой; ибо ныне вместо нее в ней
внешняя мать как четырехэлементная любовь стала родительницею
природы, которая должна была принять в себя Адамово, т. е. мужское семя» [Там же, с. 327.].
Но красота эта остается
внешней для мужчины, вне его, он не принимает ее внутрь себя, не приобщает ее к своей
природе.
Христиансен также прекрасно раскрывает творческую
природу всякого эстетического восприятия и внечувственный, сверхэмпирический характер всякого художественного произведения: «Эстетический объект возникает путем особого вторично-творческого синтеза, и
внешнее произведение служит лишь средством, побуждающим зрителя к этому синтезу.
И помощь человеку Искупителя-Богочеловека есть не
внешняя для человека помощь, чуждая его
природе, а внутренняя ему помощь, раскрывающая его собственную богоподобную, причастную к божественной жизни
природу, внутренний подъем человека.
Всякая христианская теократия была ложной и насильственной задержкой жизни во
внешней ограде церковности, задержкой, мешающей свободному откровению человечества, свободному его воссоединению с Богом [Кн. Е. Трубецкой в своем «Миросозерцании Вл. С. Соловьева» прекрасно показал несостоятельность всякой теократии, ее нехристианскую
природу.].
Корыстная темная магия хотя и признавала духов
природы, но была отчуждена от жизни
природы, хотела
внешней над ней власти и не сильна была творить в
природе.
А ведь в самой
природе науки, философии, морали, искусства, государства, хозяйства и даже
внешней церкви скрыта плохая бесконечность, дурная множественность.
Стоя почти исключительно на почве психологической, они думали, что человек сам собой, независимо от
внешней природы и ее тайн, при помощи одной доброй воли, может создать свое конечное благополучие.
Различие христианского учения от прежних — то, что прежнее учение общественное говорило: живи противно твоей природе (подразумевая одну животную природу), подчиняй ее внешнему закону семьи, общества, государства; христианство говорит: живи сообразно твоей природе (подразумевая божественную природу), не подчиняя ее ничему, — ни своей, ни чужой животной природе, и ты достигнешь того самого, к чему ты стремишься, подчиняя внешним законам свою
внешнюю природу.
Конечно, она подражала не одной
внешней природе, она подражала и выражению страстей человеческих, но это подражание вообще было безжизненно, бесхарактерно, безразлично.
Неточные совпадения
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на
природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал
внешние враждебные притоки, а свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает свой путь безупречно, все стоит на той высоте умственного и нравственного развития, на которую, пожалуй, поставили его
природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
Человек может быть рабом не только
внешнего мира, но и самого себя, своей низшей
природы.
Все, что в христианстве и даже в Евангелиях противоположно этой вечной божественной человечности, есть экзотерическое, для
внешнего употребления, педагогическое, приспособленное к падшей человеческой
природе.
В этом натуральном таинстве происходит социализация того, что по
природе своей неуловимо для общества, неуловимо и для церкви как
внешнего религиозного общества.