Неточные совпадения
Отъединенная подавленность
сама по
себе есть уже грех против Божественного призвания человека, против зова Божьего, Божьей потребности в человеке.
Наступают времена в жизни человечества, когда оно должно помочь
само себе, сознав, что отсутствие трансцендентной помощи не
есть беспомощность, ибо бесконечную имманентную помощь найдет человек в
себе самом, если дерзнет раскрыть в
себе творческим актом все силы Бога и мира, мира подлинного в свободе от «мира» призрачного.
В дискурсивном мышлении, взятом
самом по
себе,
есть неотвратимая необходимость, принудительность и безвыходность, порочный круг.
[ «Дело состоит в направленности кантианства на
самое себя: поскольку кантианская трансцендентальная философия исследует познание бытия, постольку трансцендентальное философское познание систематизирует свои собственные принципы; подобным образом трансцендентальная философия
будет познавать априорную форму как внечувственно-действующее, но в логике теперь уже не должно таиться ничего помимо того, что дается априорной теорией и познанием чувственной данности» (нем.).]
Само сознание человека как центра мира, в
себе таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми вещами мира,
есть предпосылка всякой философии, без которой нельзя дерзать философствовать.
Сама постановка дерзкой задачи познать вселенную возможна лишь для того, кто
сам есть вселенная, кто в силах противостоять вселенной как равный, как способный включить ее в
себя.
«До своей
Евы Адам
был сам непорочной Девой, не мужчиной и не женщиной; он имел в
себе обе тинктуры — ту, что в огне, и ту, что в духе кротости, — и, если б только он устоял в испытании, он мог бы
сам рождать в небесном порядке без разрыва.
То, что солнце извне светит человеку,
есть вечное напоминание о том, что люди, как и все вещи мира,
сами по
себе находятся в вечной тьме, лишены внутреннего излучения света.
[ «Свобода вкоренена во Тьме, и в своем темном желании, как и в светлом желании, она связана с вечной волей Тьмы; и Тьма связана со Светом свободы и не может ничего достичь, когда обращается к желанию
самому по
себе и действует как Тьма в
самой себе; из этих двух, как и из темного ощущения, а также и из Света, т. е. свободного желания, исходящего из ощущения, возникнет в ощущении молния как первоогонь: тогда Свобода раскроется в ощущении, но ощущение постигает ее через страх, поскольку видна она лишь как молния; и так как Свобода непостижима и словно бы Ничто, и к тому же
есть вне и до всякого ощущения, и не имеет основы, то не может ее ощущение ни постичь, ни удержать и лишь покоряется оно Свободе, и Свобода соединяет свою темную самость и Сущность и правит с воспринятым беспокойством во Тьме, во Тьме непостижимой» (нем.).]].
Путь аскетики
сам по
себе не
есть путь творческий, и аскетические экстазы святых и мистиков — экстазы возврата к Богу, видения божественного света, а не творчества нового мира, невиданной жизни.
Само по
себе покаяние не
есть еще возрождение.
«Адам
был мужчиною, равно как и женщиной, но и не тем, и не другим, а девою, исполненною целомудрия, чистоты и непорочности, как образ Божий; он имел в
себе и тинктуру огня и тинктуру света, в слиянии которых покоилась любовь к
себе как некий девственный центр, как прекрасный райский розарий, сад услад, в котором он
сам себя любил; чему и мы уподобимся по воскресении мертвых, ибо, по слову Христа, там не женятся и не выходят замуж, а живут подобно ангелам Божиим» [T. V. «Mysterium magnum», с. 94.].
Сексуальный акт
есть самая высшая и
самая напряженная точка касания двух полярных полов, в нем каждый как бы исходит из
себя в другого, исступает из границ своего пола.
«В человеке должно
быть нечто, что жаждет самооткровения, и его откровением может
быть искусство» («Философия искусства», с. 156.)«Искусство указывает человеку путь к
самому себе.
Но равенство
само по
себе не
есть ценность.
Дело в том, что у сущего
есть как бы некий образ сущего, а то — не имеет образа, в том числе и умопостигаемого; и это потому, что природа единого,
будучи порождающей все, не является ничем из порожденного, — ни «чем-то», ни качеством, ни количеством, ни умом, ни душой; ни движущимся, ни покоящимся, ни в пространстве, ни во времени, но «единовидным
самим в
себе» (Платон.
«Бог не желает от тебя ничего большего, как чтобы ты вышел из
себя самого, поскольку ты тварь, и дал бы Богу
быть в тебе Богом» [Там же, с. 25.].
Там
был я только
самим собой, там хотел я
самого себя и видел
самого себя как того, кто создал вот этого человека.
В
самом начале христианского религиозного пути
есть безумное отдание
себя Христу всего без остатка, вплоть до распятия
самой истины, согласие все получить лишь от Него и через Него.
Иоаннова церковь не
есть демократическая церковь опеки младенцев, приспособления к греховной слабости и посредственности человека, — это таинственная и вечная церковь Христова, лик церкви в
себе самой, открывающийся человеку в восхождении на гору, а не приспособлении к низинам человечества.
— Ты делай свое, а их оставь. Всяк сам себе. Бог знает, кого казнить, кого миловать, а не мы знаем, — проговорил старик. —
Будь сам себе начальником, тогда и начальников не нужно. Ступай, ступай, — прибавил он, сердито хмурясь и блестя глазами на медлившего в камере Нехлюдова. — Нагляделся, как антихристовы слуги людьми вшей кормят. Ступай, ступай!
— Это она второй раз запивает, — когда Михайле выпало в солдаты идти — она тоже запила. И уговорила меня, дура старая, купить ему рекрутскую квитанцию. Может, он в солдатах-то другим стал бы… Эх вы-и… А я скоро помру. Значит — останешься ты один, сам про себя — весь тут, своей жизни добытчик — понял? Ну, вот. Учись
быть самому себе работником, а другим — не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо! Слушай всех, а делай как тебе лучше…
Неточные совпадения
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно
есть. Деньги
сами собою… Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не
поесть день, так и другим тоже. Вот новости!
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в
самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у
себя. Хотите, прочту?
По осени у старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней не
ел; хирел да сох, //
Сам над
собой подтрунивал: // — Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю
сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про
себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Стародум(целуя
сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в
самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не
будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя
есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать
себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…