Повторяю, я очень мучительно переживал эмигрантскую среду, отсутствие в ней умственных интересов, нежелание знать
русскую мысль, отвращение к свободе, клерикализм, поклонение авторитету.
Неточные совпадения
Начали искать традиций для
русской философской
мысли и находили их у славянофилов, у Вл. Соловьева, но более всего у Достоевского.
Деятели
русской революции вдохновлялись идеями уже устаревшего
русского нигилизма и материализма и были совершенно равнодушны к проблемам творческой
мысли своего времени.
Наиболее близка мне была идея Богочеловечества, которую продолжаю считать основной идеей
русской религиозной
мысли.
Меня связывала со многими представителями
русской религиозной
мысли начала XX века великая надежда, что возможно продолжение откровения в христианстве, новое излияние Духа Святого.
Русская народная религиозная
мысль глубоко задумалась над проблемой смерти.
На соборе не было поднято ни одной проблемы, поставленной
русской религиозной
мыслью.
Традиция
русской творческой религиозной
мысли казалась совершенно прерванной, ее поддерживала лишь небольшая группа представителей философской и богословской
мысли, которых не признавали настоящими православными.
Проблема нового религиозного сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем в других течениях
русской религиозной
мысли начала XX века.
Возникновение на Западе фашизма, который стал возможен только благодаря
русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина, подтвердило многие мои
мысли.
Опыт
русской революции подтверждал мою давнюю уже
мысль о том, что свобода не демократична, а аристократична.
У меня зародилась
мысль о необходимости собрать оставшихся деятелей духовной культуры и создать центр, в котором продолжалась бы жизнь
русской духовной культуры.
Наблюдая настроения
русской эмиграции, я почувствовал, что я один из очень немногих людей, свободных от ressentiment по отношению к коммунизму и не определяющих своей
мысли реакцией против него.
Деятельность Религиозно-философской академии открылась моим публичным докладом на тему о религиозном смысле
русской революции, на котором были высказаны некоторые
мысли, чуждые эмиграции.
Я принес с собой
мысли, рожденные в катастрофе
русской революции, в конечности и запредельности
русского коммунизма, поставившего проблему, не решенную христианством.
В 26 году начал издаваться под моей редакцией журнал «Путь», орган
русской религиозной
мысли, который существовал 14 лет.
Я старался повысить умственные интересы
русской христианской молодежи, пробудить интерес хотя бы к истории
русской религиозной
мысли, привить вкус к свободе, обратить внимание на социальные последствия христианства.
О типе
русского православия начали судить по
русской религиозной
мысли XIX и XX веков, которая была своеобразным
русским модернизмом и которой не одобряли консервативные церковные круги.
Все западные католики и протестанты уважали
мысль и культуру, им не был свойствен обскурантизм, столь свойственный многим
русским православным.
И тем не менее моя универсальная по своему духу
мысль, наиболее ценимая на Западе, заключает в себе
русскую проблематику, она родилась в
русской душе.
Мысль немецкая или
русская казалась темной, иррациональной, опасной для будущего цивилизации, восточным варварством.
У
русских гораздо меньше уважения к самой
мысли, чем у людей западных.
От анализа вашей
мысли не переходят к анализу вашей личности, как часто у
русских.
Я очень ценил и ценю многие мотивы
русской религиозной
мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии свободы, любви, милосердия и особой человечности, более, чем в западной
мысли выраженное эсхатологическое сознание, чуждость инфернальной идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего и правды Его.
Тема, поставленная
русской религиозной
мыслью о социальном и космическом преображении, о новой творческой эпохе в христианстве, отсутствует.
Уже в конце восьмидесятых годов он появился в Москве и сделался постоянным сотрудником «Русских ведомостей» как переводчик, кроме того, писал в «
Русской мысли». В Москве ему жить было рискованно, и он ютился по маленьким ближайшим городкам, но часто наезжал в Москву, останавливаясь у друзей. В редакции, кроме самых близких людей, мало кто знал его прошлое, но с друзьями он делился своими воспоминаниями.
Неточные совпадения
Таковы-то были
мысли, которые побудили меня, смиренного городового архивариуса (получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем славословящего), ку́пно [Ку́пно — вместе, совместно.] с троими моими предшественниками, неумытными [Неумы́тный — неподкупный, честный (от старого
русского слова «мыт» — пошлина).] устами воспеть хвалу славных оных Неронов, [Опять та же прискорбная ошибка.
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих
мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих
мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих
русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась
мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою
мысль, состоящую в том, что
русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд
Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди
мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос
русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы.
Русские барышни большею частью питаются только платоническою любовью, не примешивая к ней
мысли о замужестве; а платоническая любовь самая беспокойная.