Персоналистическая революция, которой по-настоящему еще не было в мире, означает свержение власти объективации, разрушение природной необходимости, освобождение субъектов-личностей, прорыв к иному миру, к
духовному миру.
Неточные совпадения
Я пережил
мир, весь мировой и исторический процесс, все события моего времени как часть моего микрокосма, как мой
духовный путь.
Когда мой
духовный путь привел меня в близкое соприкосновение с
миром православным, то я ощутил ту же тоску, которую ощущал в
мире аристократическом и в
мире революционном, увидел то же посягательство на свободу, ту же вражду к независимости личности и к творчеству.
Но я не был атеистом, если под атеизмом понимать отрицание высшего
духовного начала, независимых от материального
мира духовных ценностей.
Революционность, присущая моей природе, есть прежде всего революционность
духовная, есть восстание духа, то есть свободы и смысла, против рабства и бессмыслицы
мира.
Бог открывает Себя
миру, Он открывает Себя в пророках, в Сыне, в Духе, в
духовной высоте человека, но Бог не управляет этим
миром, который есть отпадение во внешнюю тьму.
Эта реформация или глубокая
духовная реформа необходима и для протестантского
мира.
Но ложь классицизма как известного
духовного типа лежит в допущении возможности имманентного совершенства в конечном, в условиях этого
мира.
За малым и раздельным в
мире я вижу
духовную действительность, из которой проливается свет на все.
Я противопоставлял прежде всего принцип
духовной свободы, для меня изначальной, абсолютной, которой нельзя уступить ни за какие блага
мира.
Это связано, вероятно, не только с моим
духовным типом, но и с моей психофизиологической организацией, с моей крайней нервностью, со склонностью к беспокойству, с сознанием непрочности
мира, непрочности всех вещей, непрочности жизни, с моим нетерпением, которое есть и моя слабость.
Я называю буржуа по
духовному типу всякого, кто наслаждается и развлекается искусством как потребитель, не связывая с этим жажды преображения
мира и преображения своей жизни.
Это вполне совпадает с моими мыслями о
духовном кризисе
мира.
Даже с практической стороны он не видит препятствия; необходимо отправиться в Среднюю Азию, эту колыбель религиозных движений, очистить себя долгим искусом, чтобы окончательно отрешиться от отягощающих наше тело чисто плотских помыслов, и тогда вполне возможно подняться до созерцания абсолютной идеи, управляющей нашим
духовным миром.
Экстаз, который считают характерным для некоторых форм мистики, есть выход из разделения на субъект и объект, есть приобщение не к общему и объективированному миру, а к первореальности
духовного мира.
Неточные совпадения
— Ну, — в привычках мысли, в направлении ее, — сказала Марина, и брови ее вздрогнули, по глазам скользнула тень. — Успенский-то, как ты знаешь, страстотерпец был и чувствовал себя жертвой
миру, а супруг мой — гедонист, однако не в смысле только плотского наслаждения жизнью, а —
духовных наслаждений.
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о
духовной нищете людей, которым жизнь кажется простой, понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою
духовную свободу ценят выше всех соблазнов
мира».
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства
духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению
миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Один —
духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благо и других людей, и другой — животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего
мира.
Видишь ли, в чем дело, если внешний
мир движется одной бессознательной волей, получившей свое конечное выражение в ритме и числе, то неизмеримо обширнейший внутренний
мир основан тоже на гармоническом начале, но гораздо более тонком, ускользающем от меры и числа, — это начало
духовной субстанции.