Неточные совпадения
Русским людям давно уже было свойственно
чувство, скорее
чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что
русский народ — народ особенный.
Но славянофилы поставили перед
русским сознанием задачу преодоления абстрактной мысли, перехода к конкретности, требование познания не только умом, но также
чувством, волей, верой.
У
русских нет того иерархического
чувства, которое есть у западных людей, его нет ни в какой области.
Белинский был самым значительным
русским критиком и единственным из
русских критиков, обладавшим художественной восприимчивостью и эстетическим
чувством.
Сам Достоевский был писателем петровского периода
русской истории, он более петербургский, чем московский писатель, у него было острое
чувство особенной атмосферы города Петра, самого фантастического из городов.
Но это сознание всегда сопровождается пессимистическим
чувством русских грехов и
русской тьмы, иногда сознанием, что Россия летит в бездну.
У Гоголя было сильное
чувство зла, и это
чувство совсем не было исключительно связано с общественным злом, с
русским политическим режимом, оно было глубже.
У Тютчева было целое обоснованное теократическое учение, которое по грандиозности напоминает теократическое учение Вл. Соловьева. У многих
русских поэтов было
чувство, что Россия идет к катастрофам. Еще у Лермонтова, который выражал почти славянофильскую веру в будущее России, было это
чувство. У него есть страшное стихотворение...
Русские же, менее чувственные по природе, представляют себе совсем иное — ценность
чувства, не зависящего от социального закона, свободу и правдивость.
Но были люди, которым было свойственно сильное
чувство греха, которым не была чужда
русская социальная тема и которые обнаружили гениальное творчество.
Русская религиозная философия особенно настаивает на том, что философское познание есть познание целостным духом, в котором разум соединяется с волей и
чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
Вообще у
русских было сравнительно слабо иерархическое
чувство, или оно существовало в отрицательной форме низкопоклонства, т. е. опять-таки порока, а не добродетели.
У
русских — иное
чувство земли, и самая земля иная, чем у Запада.
Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица
русского чувства.
В его стихах впервые увидали мы чисто русского человека, с русской душой, с
русскими чувствами, коротко знакомого с бытом народа, человека, жившего его жизнью и имевшего к ней полное сочувствие.
Сам Толстой был бесконечно выше этой морали, но он внес страшную отраву ложной морали, в которой сконцентрировались широко разлитые средние
русские чувства, русские моральные иллюзии и русские ошибки морального суждения.
Неточные совпадения
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков;
чувство возмущается, и
русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
— Не знаю, я не пробовал подолгу. Я испытывал странное
чувство, — продолжал он. — Я нигде так не скучал по деревне,
русской деревне, с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой зиму в Ницце. Ницца сама по себе скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня. Они точно как…
У [
русского] человека, даже и у того, кто похуже других, все-таки
чувство справедливо.
Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого
чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию
русскую свою поэму.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать в нем определенно враждебное
чувство, — в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему
русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще, в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции: