Неточные совпадения
Мы прибавим:
не только Пушкина, но и
самих славянофилов, но и Достоевского и Л. Толстого, но и искателей правды, но и возникновением оригинальной русской мысли.
Историки,
не интересующиеся духовной стороной вопроса, достаточно выяснили, что без реформ Петра
самое русское государство
не могло бы себя защитить и
не могло бы развиваться.
Влияние масонства подготовило у нас и пробуждение философской мысли в 30-е годы, хотя в
самом масонстве оригинальных философских мыслей
не было.
Но
сами масоны и декабристы, родовитые русские дворяне,
не были еще типичными интеллигентами и имели лишь некоторые черты, предваряющие явление интеллигенции.
Не бойся ни унижения, ни мучений, ни страданий, ни даже
самой смерти».
Славянофилы
не поняли неизбежности реформы Петра для
самой миссии России в мире,
не хотели признать, что лишь в петровскую эпоху стали возможны в России мысль и слово, и мысль
самих славянофилов, стала возможна и великая русская литература.
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать высшую истину — такое сознание постоянно возвышает
самый образ мышления человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно
не стесняет свободы естественных законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере».
Русский народ
самый не воинственный, миролюбивый народ, но в то же время этот народ должен господствовать в мире.
Если мне позволено немного уточнить термины, я бы сказал, что такой упадок христианства на Западе и причины, по которым Русская Церковь оказалась
не затронутой этим упадком,
сами по себе в состоянии оказывать благотворное влияние на Запад.
Особенно благодаря тому, что Русская Церковь отстаивала ранний католицизм в борьбе с его врагами — папизмом и протестантизмом, а также благодаря тому, что она
не отрицала разум, как это делала Римская Церковь, и
не допускала при этом возможности появления заблуждений, которые могут отсюда возникать, как это происходит в протестантизме — она единственная способна стать посредником, что, впрочем, должно быть сделано единственной основой науки в России — и
самими русскими».
Гегелевскую философию он узнал
не через чтение книг
самого Гегеля, а через рассказы о Гегеле Бакунина, который читал его по-немецки.
Он говорил, что Россия есть синтез всех элементов,
сам хотел быть синтезом всех элементов, но осуществлял это
не одновременно, всегда впадая в крайности, а последовательно во времени.
Но это
не было идеей лишь народнического социализма, в этой идее была большая глубина, до которой
не доходила поверхностная философия
самого Герцена, это была общерусская идея, связанная с русским мессианизмом.
Нужно верить
не в народную веру, а в
самые божественные предметы.
Достоевскому принадлежат
самые изумительные слова о Западной Европе, равных которым
не сказал ни один западник, в них обнаруживается русский универсализм.
Подпольный человек
не согласен на мировую гармонию, на хрустальный дворец, для которого
сам он был бы лишь средством.
«Свое собственное, вольное и свободное хотение, — говорит подпольный человек, — свой собственный, хотя бы
самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы до сумасшествия, — вот это-то и есть та
самая,
самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию
не подходит и которой все системы и теории постепенно разлетаются к черту».
Подпольный человек восклицает: «Ведь я, например, нисколько
не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в бок и скажет нам всем: а что, господа,
не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и нам опять по своей глупой воле пожить!» У
самого Достоевского была двойственность.
Сам Достоевский
не верил в это.
Поразительно, что христианский писатель Гоголь был наименее человечным из русских писателей, наименее человечным в
самой человечной из литератур [Розанов терпеть
не мог Гоголя за его нечеловечность и резко о нем писал.].
Эта идея,
сама по себе верная,
не могла бы вызвать негодования против него.
Это имело печальные последствия для
самой литературной критики, которая
не стояла на высоте русской литературы.
Судьба народников 70-х годов была трагична потому, что они
не только встречали преследования со стороны власти, но они
не были приняты
самим народом, который имел иное миросозерцание, чем интеллигенция, иные верования.
Но он
не понимает, что натурализму в социологии нужно противополагать духовные начала, которые он
не хочет признать, и он
не видит, что
сам остается натуралистом в социологии.
Толстовство, которое ниже
самого Толстого, интересно, главным образом, своей критикой, а
не положительным учением.
Карамазова сложна, и
не всегда легко понять, на чьей стороне
сам Достоевский.
Русская литература XIX в., которая в общем словоупотреблении была
самым большим проявлением русской культуры,
не была культурой в западном классическом смысле слова, и она всегда переходила за пределы культуры.
Они мало походили на западных просветителей, на Вольтера или Дидро, которые
не объявляли бунта против мировой цивилизации и
сами были порождением этой цивилизации.
У нигилистов было подозрительное отношение к высокой культуре, но был культ науки, т. е. естественных наук, от которых ждали решения всех вопросов.
Сами нигилисты
не сделали никаких научных открытий. Они популяризировали естественно-научную философию, т. е. в то время материалистическую философию.
Он почитал Конфуция, Будду, Соломона, Сократа, к мудрецам причислял и Иисуса Христа, но мудрецы
не были для него культурой, а были учителями жизни, и
сам он хотел быть учителем жизни.
Своеобразный анархический элемент можно открыть во всех социальных течениях русского XIX в., и религиозных и антирелигиозных, у великих русских писателей, в
самом складе русского характера, совсем
не устроительном.
Бакунин думал, что славяне
сами никогда государства
не создали бы, государство создают только завоевательные народы.
Но обыкновенно
не понимают
самой глубины поставленной проблемы.
Достоевский защищал наказание только потому, что видел в
самом преступнике потребность наказания для ослабления муки совести, а
не по причинам социальной полезности.
Уже в конце века и в начале нового века странный мыслитель Н. Федоров, русский из русских, тоже будет обосновывать своеобразный анархизм, враждебный государству, соединенный, как у славянофилов, с патриархальной монархией, которая
не есть государство, и раскроет
самую грандиозную и
самую радикальную утопию, какую знает история человеческой мысли.
Потом
самые замечательные религиозно-философские мысли были у нас высказаны
не специальными богословами, а писателями, людьми вольными.
Из профессоров Духовной академии
самый оригинальный и замечательный мыслитель — Несмелов, по духу своему религиозный философ, а
не богослов, и он делает ценный вклад в создание русской религиозной философии.
Употребляя современное выражение, можно было бы сказать, что русская философия, религиозно окрашенная, хотела быть экзистенциальной, в ней
сам познающий и философствующий был экзистенциален, выражал свой духовный и моральный опыт, целостный, а
не разорванный опыт.
Дух Св.
не знает других критериев, кроме
самого Духа Св.
И образованию этого мифа способствовало то, что был Вл. Соловьев дневной и был Вл. Соловьев ночной, внешне открывавший себя и в
самом раскрытии себя скрывавший и в
самом главном себя
не раскрывавший.
Наш
самый большой христианский философ прошлого века совсем
не был уже бытовым человеком, подобно славянофилам.
Он всегда стремился к целостности, но целостности в нем
самом не было.
Бухарев говорит, что Христос
сам действует в церкви, а
не передает авторитет иерархам.
Оригинальность его была в том, что он
не столько хотел осуществления в полноте жизни христианских принципов, сколько приобретения полноты жизни
самого Христа, как бы продолжения воплощения Христа во всей жизни.
И еще говорил: если бы в человеке, в его сердце
не было зародыша религии, то и
сам Бог
не научил бы религии.
«Люди захотели, чтобы их жизнь и судьба определялись
не ими
самими, а внешними материальными причинами».
При этом
самый быт русский, например купеческий быт, описанный Островским, бывал безобразен в такой степени, в какой этого
не знали народы западной цивилизации.
У русской революционной интеллигенции, исповедовавшей в большинстве случаев
самую жалкую материалистическую идеологию, казалось бы,
не может быть эсхатологии.
Самая тайна Воскресения была
не космической тайной, а догматом, потерявшим жизненное значение.
Русская народная душа воспитывалась
не столько проповедями и доктринальным обучением, сколько литургически и традицией христианского милосердия, проникшей в
самую глубину душевной структуры.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в
самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь
сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться,
не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве
не темные?
самые темные. Какой вздор говорит! Как же
не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?