Неточные совпадения
Меня
будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически
была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ русского
народа, его идея.
Поэтому русскому
народу трудно
было овладеть этими огромными пространствами и оформить их.
Русский
народ не
был народом культуры по преимуществу, как
народы Западной Европы, он
был более
народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности.
Лучше
был киевский период и период татарского ига, особенно для церкви, и, уж конечно,
был лучше и значительнее дуалистический, раскольничий петербургский период, в котором наиболее раскрылся творческий гений русского
народа.
Русские мыслители XIX в., размышляя о судьбе и призвании России, постоянно указывали, что эта потенциальность, невыраженность, неактуализированность сил русского
народа и
есть залог его великого будущего.
История русского
народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое
было самой страшной язвой русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
Русский
народ не только
был покорен власти, получившей религиозное освящение, но он также породил из своих недр Стеньку Разина, воспетого в народных песнях, и Пугачева.
Так
было в
народе, так
будет в русской революционной интеллигенции XIX в., тоже раскольничьей, тоже уверенной, что злые силы овладели церковью и государством, тоже устремленной к граду Китежу, но при ином сознании, когда «нетовщина» распространилась на самые основы религиозной жизни.
Раскол внушал русскому
народу ожидание антихриста, и он
будет видеть явление антихриста и в Петре Великом, и в Наполеоне, и во многих других образах.
Западные влияния, приведшие к замечательной русской культуре XIX в., не
были благоприятны для
народа.
Самый стиль жизни дворян-помещиков
был непонятен
народу.
Бецкий сказал о помещиках, что они говорят: «Не хочу, чтобы философами
были те, кто мне служить должны» [См.: А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития русского
народа».].
Интересно, что в начале XIX в., когда у нас
было мистическое движение и в культурном слое и в
народе, Я. Бёме проник и в народный слой, охваченный духовными исканиями, и его настолько почитали, что даже называли «иже во отцех наших святой Яков Бёме».
Романтический русский царь
был вдохновителем Священного союза, который, по его идее, должен
был быть союзом
народов на почве христианского универсализма.
Но эта идея не
была осуществлена, на практике победил Меттерних, более реальный политик, про которого
было сказано, что он превратил союз
народов в союз князей против
народов.
Великие русские писатели XIX в.
будут творить не от радостного творческого избытка, а от жажды спасения
народа, человечества и всего мира, от печалования и страдания о неправде и рабстве человека.
Пушкин, единственный русский писатель ренессанского типа, свидетельствует о том, как всякий
народ значительной судьбы
есть целый космос и потенциально заключает в себе все.
Материализм
был предметом религиозной веры, и противники его в известную эпоху трактовались как враги освобождения
народа.
Главное у него не
было государства, а благо
народа.
Интеллигенция
была поставлена в трагическое положение между империей и
народом.
Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным правом, с самодержавным царем во главе, власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования
народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя от
народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог
быть разорван и раздавлен.
Есть два преобладающих мифа, которые могут стать динамическими в жизни
народов — миф о происхождении и миф о конце.
Трагедия русского
народа в том, что русская власть не
была верна этим словам.
Русским людям давно уже
было свойственно чувство, скорее чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский
народ —
народ особенный.
Чаадаев думал, что силы русского
народа не
были актуализированы в его истории, они остались как бы в потенциальном состоянии.
«Может
быть, преувеличением
было опечалиться хотя бы на минуту за судьбу
народа, из недр которого вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина».
Огромность свободы
есть одно из полярных начал в русском
народе, и с ней связана русская идея.
Руси не
была профетической, она обращена к прошлому и к культу святости у русского
народа.
Он думал, что
народ, который и
есть единственный собственник земли, передал ему земельное богатство и поручил ему владеть землей [См. об этом мою книгу «А. С. Хомяков».].
Но это
есть духовное, как бы метафизическое свойство русского
народа, не прикрепленное ни к каким экономическим формам.
Когда славянофилы, особенно К. Аксаков, подчеркивают значение хорового начала у русского
народа в отличие от самодовления и изоляции индивидуума, они
были правы.
У них
было органическое понимание народной жизни, органическое понимание отношения между царем и
народом.
Они верили, что христианство
было усвоено русским
народом в большей чистоте, потому что почва, в которую христианская истина упала,
была более действенна.
Если Беккария и имел влияние на русское уголовное законодательство, то отвращение к смертной казни не
было ни одним
народом так усвоено, как
народом русским, у которого нет склонности смотреть на зрелище казни.
У русских же сознание себя интеллигентом или дворянином у лучших
было сознанием своей вины и своего долга
народу.
При таком философском миросозерцании трудно
было оправдать мессианскую веру в русский
народ, трудно
было обосновать философию истории и этику Герцена.
Одно время К. Леонтьев верил, что на Востоке, в России, возможны еще культуры цветущей сложности, но это не связано у него
было с верой в великую миссию русского
народа.
Россия
есть Великий Востоко-Запад, она
есть целый огромный мир, и в русском
народе заключены великие силы.
Бесчеловечность, жестокость, несправедливость, рабство человека
были объективированы в русском государстве, в империи,
были отчуждены от русского
народа и превратились во внешнюю силу.
Это та же потенциальность, нераскрытость, которая вообще
была свойственна русскому
народу в прошлом.
Одно время он даже верит в полезную роль царя и готов поддерживать монархию, если она
будет защищать
народ.
Народ не
есть единое целое данной исторической национальности.
Белинскому принадлежат слова: «Не в парламент пошел бы освобожденный русский
народ, а в кабак побежал бы
пить вино, бить стекла и вешать дворян».
Судьба народников 70-х годов
была трагична потому, что они не только встречали преследования со стороны власти, но они не
были приняты самим
народом, который имел иное миросозерцание, чем интеллигенция, иные верования.
Крестьяне иногда выдавали представителям власти народников-интеллигентов, которые готовы
были отдать свою жизнь
народу.
При этом нужно сказать, что у Михайловского не
было народопоклонства, он представитель интеллигенции, и для него обязательны интересы
народа, но не обязательны мнения
народа, он совсем не стремился к опрощению.
Он различает работу чести, свойственную трудовому
народу, который должен восходить, и работу совести, которая должна
быть свойственна привилегированным образованным классам, — они должны искупить свою вину перед
народом.
Значит, может
быть долг борьбы личности против общества-организма, но и против
народа.
Но в 70-е годы
были формы народничества, которые требовали от интеллигенции полного отречения от культурных ценностей не только во имя блага
народа, но и во имя мнений
народа, эти формы народничества не защищали личности.
Народ жил под «властью земли», и оторванная от земли интеллигенция готова
была подчиниться этой власти.