Неточные совпадения
Эрос не есть любовь к конкретному живому существу, существу смешанному (смесь
мира идейного и
мира чувственного), это есть любовь к
красоте, к верховному благу, к божественному совершенству.
Ни одно конкретное существо не соответствует
красоте идейного
мира в платоновском смысле.
Нужно даже решительно сказать, что
красота более характеризует совершенство существования
мира и человека, чем добро.
Преображенный
мир есть
красота.
Красота есть победа над тяжестью и уродством
мира.
Через
красоту происходит прорыв к
миру преображенному, к
миру иному, чем наш.
Красота может быть не пленом, а победой над
миром.
Объективированный
мир сам по себе не знает
красоты.
Красота есть прорыв через этот
мир, освобождение от его детерминизма.
Но
красота не может принадлежать
миру детерминации; она есть освобождение от детерминации, вольное дыхание.
Красота не входит в человека из объективного
мира.
Красота есть прорыв в объективированном
мире, преображение
мира, победа над уродством и над тяжестью мировой необходимости.
Красота есть прорыв, она дается духовной борьбой, но это прорыв не к вечному, неподвижному
миру идей, а к
миру преображенному, который достигается человеческим творчеством, к
миру небывшему, не к «бытию», а к свободе.
Но
красота не есть только созерцание,
красота всегда говорит о творчестве, о творческой победе в борьбе против рабства
мира.
Красота агонизирует и исчезает из объективированного
мира.
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в глубине души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную
красоту мира, заключенного в душах избранных людей.
Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта
красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, чтò они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.
Счастье в эту минуту представлялось мне в виде возможности стоять здесь же, на этом холме, с свободным настроением, глядеть на чудную
красоту мира, ловить то странное выражение, которое мелькает, как дразнящая тайна природы, в тихом движении ее света и теней.
Люди поражаются восторгом и изумлением, когда глядят на снежные вершины горных громад; если бы они понимали самих себя, то больше, чем горами, больше, чем всеми чудесами и
красотами мира, они были бы поражены своей способностью мыслить.
Неточные совпадения
Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой
красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но, что всегда, как неожиданность, поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный
мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в
мире, со всей дивной
красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Блеснет заутра луч денницы // И заиграет яркий день; // А я, быть может, я гробницы // Сойду в таинственную сень, // И память юного поэта // Поглотит медленная Лета, // Забудет
мир меня; но ты // Придешь ли, дева
красоты, // Слезу пролить над ранней урной // И думать: он меня любил, // Он мне единой посвятил // Рассвет печальный жизни бурной!.. // Сердечный друг, желанный друг, // Приди, приди: я твой супруг!..»
Я имел самые странные понятия о
красоте — даже Карла Иваныча считал первым красавцем в
мире; но очень хорошо знал, что я нехорош собою, и в этом нисколько не ошибался; поэтому каждый намек на мою наружность больно оскорблял меня.
Что неприступной я не знаю высоты», // Орёл к Юпитеру взывает: // «И что смотрю оттоль на
мира красоты, // Куда никто не залетает».