Неточные совпадения
Познание
истины есть приобщение к
истине и жизнь в ней, познание правды
есть приобщение к правде и жизнь в ней.
Есть нравственный долг в отношении к
истине и красоте.
Он сказал, что воля к
истине есть смерть морали.
Стихийность, страстность, природная сила
есть Ungrund,
есть свобода до сознания, до разума, до добра и
истины, до оценки и выбора.
Я говорил уже в первой главе, что проблема человека не может
быть подменена ни проблемой субъекта, трансцендентального сознания, ни проблемой души, психологического сознания, ни проблемой духа, ни проблемой идеальных ценностей, идей добра,
истины, красоты и пр.
В этом
была несомненная
истина, но ее вульгаризовала философия просвещения.
И нужно сказать, что в идее родовой ответственности
есть зерно
истины, оно заключается в том, что все за всех ответственны, что все со всеми связаны, что личность не
есть существо изолированное.
Гегель по-своему открывал ту
истину, что, для того чтобы в мире возможно
было новое становление, динамика, необходимо небытие, ничто.
Две
истины можно утверждать о личности: личность
есть принцип творчества, а не рождения, а сама личность не
есть продукт рождения, рода, а продукт Божьего творчества.
Христианское учение о благодати и
было всегда учением о восстановлении здоровья, которое не может восстановить закон, но из этой
истины не
была построена этика.
Юридизм, рационализм и формализм всегда
были внесением закона в
истину христианского откровения, по существу сверхзаконную.
Какая-то доля
истины есть в так называемой Акаше-Хронике, Летописи мира, хотя она и легко вульгаризируется.
Это
есть спасение через знание той
истины, что бытие
есть страдание, т. е., в конце концов, спасение для немногих, ибо лишь немногие — знающие.
Осуществление
истины и красоты
есть также и нравственное благо.
Идеи правды,
истины, красоты должны перестать
быть нормами и правилами жизни и стать энергиями жизни, внутренним, творческим огнем в человеке.
Ведь и жажда познания
есть любовь известной интенции, любовь к
истине, что и значит философия.
Совесть
есть орган восприятия религиозного откровения, правды, добра, целостной
истины.
Фанатизм
есть некоторое умопомешательство, порожденное неспособностью вместить полноту
истины.
В строгом смысле слова ересью в истории христианства
была неспособность вместить полноту
истины, односторонность, нарушение духовной и интеллектуальной гармонии.
Во всех ересях
была какая-то доля
истины, какая-то верная идея, но утверждаемая с такой односторонностью и с таким вытеснением других сторон
истины, что получалась ложь.
Духовное единство
истины и жизни
есть совсем иного порядка единство.
И в этом, как почти во всем,
есть своя доля
истины, но понятая поверхностно, извращенная и соединенная с ложью.
Она свидетельствует о том, что полнота богочеловеческой
истины не
была вмещена христианским человечеством, что человеку трудно соединить любовь к Богу с любовью к человеку, любовь к Творцу с любовью к твари.
Любовь к идеям, к ценностям, к
истине, к добру, к красоте
есть лишь неосознанное и несовершенное выражение любви к Богу, к божественному.
И любовь к ценностям, к
истине, справедливости, красоте должна
быть понята как выражение в мире любви к Богу, к божественному.
Любовь к такому «дальнему», как «сверхчеловек» Ницше, как грядущий коммунистический строй Маркса, как нравственный закон всех моралистов, как отвлеченная справедливость законников, как государственность этатистов, как утопии совершенного социального строя социальных революционеров, как научная
истина «сиентистов», как красота эстетов, как отвлеченная ортодоксия религиозных фанатиков,
есть безбожная и бесчеловечная любовь.
Любовь к
Истине должна
быть и любовью к человеку, и наоборот.
[В речи Лассаля «О конституции»
есть очень большая доля
истины.]
В нем
есть доля
истины — воля, направленная к прекращению войн.
Когда стоики начали сознавать неправду рабства и им приоткрылась
истина о братстве и равенстве людей, то это
было знаком разложения и падения античной аристократической культуры.
[То, что о. П. Флоренский закончил свою книгу «Столп и утверждение
истины» апологией и хвалой ревности,
есть нравственное осуждение его книги.]
Эта высшая
истина не
есть отрицание того, что женщина спасается чадородием.
Это
есть несовершенное выражение той
истины, что существование человека предполагает существование Бога.
Но
есть другая половина
истины, скрытая от обыденного кругозора.
Но им никогда не удастся опровергнуть той
истины, что в страхе смерти, в священном ужасе перед ней приобщается человек к глубочайшей тайне бытия, что в смерти
есть откровение.
Это
есть высшая нравственная
истина, независимо от того, как оценивать самый «проект» воскрешения у Н. Федорова.
Спасение от вечной гибели совсем не
есть последняя
истина, это
есть лишь утилитарная и вульгаризированная транскрипция
истины об искании Царства Божьего, о любви к Богу и достижении совершенной жизни, о теозисе.
Неточные совпадения
— Послали в Клин нарочного, // Всю
истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей счастие! // За ручку подвела. // Добра
была, умна
была,
Стародум. А! Сколь великой душе надобно
быть в государе, чтоб стать на стезю
истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Правдин. Вы говорите
истину. Прямое достоинство в человеке
есть душа…
Очевидно, стало
быть, что Беневоленский
был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от жизни
истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в законах не формулировано ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Положа руку на сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев
было бы не только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказался бы несогласным с
истиною.