Неточные совпадения
Этика имеет дело не с бессильными, висящими в воздухе
нормами и
законами, а с реальными нравственными энергиями и с обладающими силой качествами.
Свобода воли означает избрание предстоящих человеку добра и зла и возможность выполнения навязанного человеку
закона или
нормы.
Трагичность и парадоксальность этики связаны с тем, что основной ее вопрос совсем не вопрос о нравственной
норме и нравственном
законе, о добре, а вопрос об отношениях между свободой Бога и свободой человека.
В этом граница этики
закона и
нормы.
Но «добро» не знает другого способа победы над «злом», как через
закон и
норму.
Этика может быть совершенно равнодушной к проблеме зла и нимало ей не мучиться, потому что она остается замкнутой и самодовольной в своих
законах и
нормах и верит, что «добро» всегда право по отношению к самому факту существования «зла».
Оно принимает форму борьбы против власти, разума,
нормы,
закона.
И если человек находится в гармонии с
нормами и
законами цивилизации и социальности, если он даже сам их создает и поддерживает, то это еще не значит, что эта
норма и
закон овладели его бессознательным.
Он может компенсировать себя разными способами и даже может вносить в свое охранение и поддержание
законов и
норм влечение к тиранству, к сексуальному наслаждению в жестокости и мучительстве.
Внешний творческий акт, подчиненный
нормам и
законам, есть уже охлаждение.
Нравственное сознание, формулирующее
законы и
нормы, сталкивается не только с инстинктом, с подсознательным, с древней природой, но и с благодатью, с сверхсознанием, с божественным.
То, что было сознанием в жизни древних обществ, установленные
законы,
нормы, ограничения, делается потом подсознательным и существует как атавистический инстинкт.
И это предполагает построение новой этики, основанной не на
нормах и
законах сознания, а на благостной духовной энергии.
Этика в глубоком смысле слова должна быть учением о пробуждении человеческого духа, а не сознания, творческой духовной силы, а не
закона и
нормы.
Это есть трагическое переживание добра и зла, которое не разрешается легко нравственным
законом и
нормой.
Этика
закона и значит прежде всего, что субъектом нравственной оценки является общество, а не личность, что общество устанавливает нравственные запреты, табу,
законы и
нормы, которым личность должна повиноваться под страхом нравственного отлучения и кары.
Это есть господство общества и общего с его
законами и
нормами над внутренней, интимно-индивидуальной и неповторимой в своем своеобразии жизнью личности.
Этика
закона, как этика греха, узнается потому, что она знает отвлеченное добро, отвлеченную
норму добра, но не знает человека, человеческой личности, неповторимой индивидуальности и ее интимной внутренней жизни.
Кантовская этика
закона противополагает себя принципу эвдемонизма, счастья как цели человеческой жизни, но под счастьем и эвдемонизм понимает отвлеченную
норму добра и совсем не интересуется счастьем живой неповторимой индивидуальной человеческой личности.
Нравственность свободна в смысле своезаконности, но человек совсем несвободен и неавтономен, он целиком подчинен
норме и
закону.
Л. Толстой и Евангелие рассматривает в смысле нравственного
закона и
нормы, и осуществление Царства Божьего уподобляется воздержанию от курения и вина.
Никто не сможет возражать против того, что христианская, евангельская мораль не есть мораль
нормы и
закона.
В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная идея добра, которая неизбежно является
нормой и
законом по отношению к человеку, а живое существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему.
Евангельская этика основана на бытии, а не на
норме, она жизнь предпочитает
закону.
«Суббота» и есть отвлеченное добро, идея,
норма,
закон, страх нечистоты.
Евангелие не знает
норм и
законов.
И его нельзя истолковать как
норму и
закон.
Ложь моралистического максимализма в том, что он требует максимализма от другого, максимализма в исполнении
закона и
нормы.
Нормативный идеализм бессилен, он не знает, откуда взять силу для осуществления
нормы добра,
закона добра.
Норма и
закон бессильны, так как безблагодатны.
Христианская мораль, не знающая сковывающих
законов и
норм, все сводит к приобретению духовной силы у Бога.
И если жалость находит себе мало места в этике
закона и
нормы, то тем хуже для нее.
Евангелие невозможно понять как
норму и
закон.
Совершенство Отца Небесного не может быть
нормой для грешного мира, оно абсолютно, а
закон всегда относителен к греху.
Мир же думает, что впереди идут добрые, праведные, чистые, исполнившие
закон и
норму.
Этика
закона и
нормы не понимает еще творческого характера нравственного акта, и потому неизбежен переход к этике творчества, этике истинного призвания и назначения человека.
Этика творчества отличается от этики
закона и
нормы прежде всего тем, что для нее нравственная задача есть неповторимо индивидуальная творческая задача.
Воображение не нужно лишь для автоматического исполнения
закона или
нормы.
Добро есть цель жизни, т. е.
норма,
закон, который мы должны исполнять.
И тут важно установить, что никакой
закон, никакая
норма не в силах помочь разрешить возникший нравственный конфликт.
Закон же и
норма знают элементарные и нетрагические случаи жизни — не следует убивать, красть, развратничать и т. п., и это одинаково для всех людей.
И тогда трагический характер приобретает столкновение личности, борющейся за высшие ценности, с социальным
законом, с
нормами общества.
Антигона трагически отстаивает свое право похоронить своего брата, что имеет для нее высокую ценность, против социального
закона, против
норм окружающего общества.
Прямолинейный абсолютизм в нравственных оценках и действиях ложен уже потому, что он забывает о существовании мировой среды, в которой находится человек, он хотел бы действовать так, как будто существует только нравственный
закон и
норма, но не существует мира.
В Евангелии всегда открывается абсолютная жизнь, в нем нет ничего относительного, но абсолютность эта всегда есть раскрытие Царства Божьего, а не внешняя
норма и
закон для нашей жизни.