Неточные совпадения
Претензии математической физики
быть онтологией, открывающей не явления чувственного, эмпирического
мира, а как бы вещи
в себе, смешны.
Смысл
есть лишь
в том, что во мне и со мной, т. е.
в духовном
мире.
История философии
будет философским, а не только научным познанием
в том лишь случае, если
мир философских идей
будет для познающего его собственным внутренним
миром, если он
будет его познавать из человека и
в человеке.
Не может
быть философии о чужих идеях, о
мире идей, как предмете, как объекте, философия может
быть лишь о своих идеях, о духе, о человеке
в себе и из себя, т. е. интеллектуальным выражением судьбы философа.
В основании философии лежит предположение, что
мир есть часть человека, а не человек часть
мира.
Психологизм
есть, наоборот, замкнутость
в природном, объективированном
мире.
Именно человек и
есть то загадочное
в мире существо, из
мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому бытию.
Реален ли
мир,
в который
была погружена мысль Плотина?
Но для определения характера этического познания нужно сказать, что самое различение добра и зла
есть горькое различение,
есть самое горькое
в мире.
Этика
есть учение о различении, оценке и смысле, т. е. к ней,
в сущности, относится весь
мир,
в котором совершается различение, делается оценка и ищется смысл.
Человек
есть посредник между
миром неподвижных идеальных ценностей и природным
миром,
в котором нет телеологии и
в который человек своей свободой должен внести цель и ценность, почерпнутую из небытийственного идеального
мира.
Мир не
есть бытие,
мир есть лишь состояние бытия,
в котором оно отчуждается от себя и
в котором все символизируется.
И
в нашем падшем
мире принимает формы различения то, что
в бытии не
есть различение.
Мир есть или творение бытия, которое тождественно с Богом, или состояние бытия, некоторый фон
в судьбах бытия.
Рождение
в мире всегда
есть распадение и движение по линии дурной бесконечности,
в Боге же оно не означает распадения.
Творчество
в мире есть творчество нового, небывшего, без распадения
в творимом, без дурной бесконечности.
Сознание нашего мирового эона, сознание
в мире падшем не может не
быть болью и страданием.
Человек не
есть дробная часть
мира,
в нем заключена цельная загадка и разгадка
мира.
Самый факт существования человека
есть разрыв
в природном
мире и свидетельствует о том, что природа не может
быть самодостаточной и покоится на бытии сверхприродном.
Как существо, принадлежащее к двум
мирам и способное преодолевать себя, человек
есть существо противоречивое и парадоксальное, совмещающее
в себе полярные противоположности.
Человек не
есть только порождение природного
мира и природных процессов, и вместе с тем он живет
в природном
мире и участвует
в природных процессах.
Человек
есть существо трагическое, и это трагическое начало делает его неприспособленным к
миру,
в котором он живет.
В человеке
есть трагический конфликт не только с
миром, но и с самим собой.
С не меньшим основанием можно
было бы сказать, что человек
есть существо иррациональное, парадоксальное, принципиально трагическое,
в котором сталкиваются два
мира, полярно противоположные начала.
Ценность личности
есть высшая иерархическая ценность
в мире, ценность духовного порядка.
Нравственная жизнь личности должна
быть понята по образу Божественной Троичности, опрокинутой
в мире и отраженной
в мире.
Душа не
есть продукт родового процесса и не творится
в момент зачатия, а
в вечности,
в духовном
мире творится Богом.
Ужас перед полом
есть ужас перед жизнью и перед смертью
в нашем грешном
мире, ужас от невозможности никуда от него укрыться.
Гегель по-своему открывал ту истину, что, для того чтобы
в мире возможно
было новое становление, динамика, необходимо небытие, ничто.
Сознание
есть интуитивный акт человеческого «я» относительно самого себя, после которого пережитое входит
в память, и вместе с тем различение «я» от «не я», от окружающего
мира.
Если бы
в мире существовала только одна душа, то сознания не
было бы.
Человек может
быть в сравнительной гармонии с окружающим
миром не потому, что он менее греховен и лучше, а потому, что
в нем менее пробудилась духовная жизнь и он менее тоскует по иной жизни, что он слишком закрыт
в известном кругу и подавлен окружающим
миром до совершенного довольства им.
Но творческий акт
есть также реализация творческого замысла, воплощение творческого образа, разворачивание творческой интуиции
в тяжести нашего греховного
мира.
И основная идея христианства о человеке
есть идея реалистическая, а не символическая,
есть идея реального преображения и просветления тварной природы человека, т. е. достижение высших качеств, а не символического ознаменования
в мире человеческом
мира нечеловеческого.
И вместе с тем этика закона
есть вечное начало, которое признает и христианский
мир, ибо
в нем грех и зло не побеждены.
Какая-то доля истины
есть в так называемой Акаше-Хронике, Летописи
мира, хотя она и легко вульгаризируется.
На заре человечества
мир был в ином состоянии, чем наш исторический
мир.
Он
был более разжиженный, и
в нем границы, отделяющие этот
мир от
миров иных, не
были еще столь резки.
Но закон по-прежнему обличает грех и должен
быть исполнен
миром, пребывающим
в грехе.
Но то, как отражается
в человеческом
мире благодать и как она искажается
в нем, может
быть враждебно и свободе и личности.
Мир был полон богов, но боги
были закованы
в имманентном кругу природной жизни.
Но христианскому человечеству
было непосильно провести ее
в жизнь, ибо это значило бы стать «по ту сторону добра и зла», которыми живет
мир.
Особенно трудно это
было вместить церковной иерархии, которая действовала
в мире и искажалась человеческими страстями и грехами.
Церковь
в истории пыталась обезвредить и обезопасить нравственный переворот, совершенный Евангелием, но невозможно
было совсем скрыть, что мораль евангельская, мораль Христова не походит на мораль
мира, на мораль человеческую.
Всякая жизнь
в мире есть несение креста.
Творчество
есть всегда прирост, прибавление, создание нового, небывшего
в мире.
Творчество же
есть прорыв из ничего, из небытия, из свободы
в бытие и
мир.
Творчество
в мире потому только и возможно, что
мир сотворен, что
есть Творец.
Есть первоначальный творческий акт,
в котором человек как бы стоит перед лицом Божьим, и
есть вторичный творческий акт,
в котором он как бы стоит перед лицом людей и
мира.
Вероятно,
в мире были и
есть оставшиеся невыраженными творцы, у которых
был внутренний огонь и внутренний творческий акт, но не реализовалось, не создалось продуктов.
Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцовитые черные глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только
есть в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.