Неточные совпадения
Глава славянофильской школы А. Хомяков не был профетической натурой. Сильный мыслитель, он был очень посредственный поэт. Но у него есть целый ряд резко обличительных стихотворений, из которых видно, что, несмотря на славянофильскую идеализацию исторического прошлого, он мучался великими историческими грехами России. Он верил, что Россия призвана поведать
миру «таинство
свободы», даровать «дар святой
свободы». Россия недостойна «избранья», но «избрана».
Они сознали себя уже в царстве
свободы, они не в капиталистическом
мире, они в стихии пролетарских революций, которой еще не знал Маркс.
В советской же, коммунистической России есть настоящая
свобода, потому что каждый день можно изменять жизнь России и даже всего
мира, можно все перестраивать, один день не походит на другой.
Свободу нужно, конечно, понимать и как творческую энергию, как акт изменяющий
мир.
Но личность, приспособившаяся и слившаяся с коллективом, получает огромную
свободу в отношении ко всему остальному
миру.
Напрасно Гекер сводит литургическую жизнь церкви к внешнему обряду, к чему-то вроде суеверной магии, а то время как в ней есть духовная глубина, есть отображение небесной жизни, Учение Хомякова о церкви, т. е. учение о соборности и
свободе, представляется Гекеру утопией, которая нигде никогда не была реализована, только потому, что для него реальность исчерпывается эмпирической данностью, что он не способен понять существования идейного в онтологическом смысле
мира, который находится за
миром эмпирическим, противополагается ему и вместе с тем действует в нем.
Беги, сокройся от очей, // Цитеры слабая царица! // Где ты, где ты, гроза царей, // Свободы гордая певица? — // Приди, сорви с меня венок, // Разбей изнеженную лиру… // Хочу воспеть
Свободу миру, // На тронах поразить порок.
Мы верим, что сильная Россия даст большую
свободу миру и всем народам мира, чем сильная Германия, что в духе славянском есть большая всемирность, чем в насильническом германском духе.
Неточные совпадения
Поклонник славы и
свободы, // В волненье бурных дум своих, // Владимир и писал бы оды, // Да Ольга не читала их. // Случалось ли поэтам слезным // Читать в глаза своим любезным // Свои творенья? Говорят, // Что в
мире выше нет наград. // И впрямь, блажен любовник скромный, // Читающий мечты свои // Предмету песен и любви, // Красавице приятно-томной! // Блажен… хоть, может быть, она // Совсем иным развлечена.
— Он говорит, что внутренний
мир не может быть выяснен навыками разума мыслить
мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное человеческое, убивают
свободу воображения идеями, догмами…
«Нет. Конечно — нет. Но казалось, что она — человек другого
мира, обладает чем-то крепким, непоколебимым. А она тоже глубоко заражена критицизмом. Гипертрофия критического отношения к жизни, как у всех. У всех книжников, лишенных чувства веры, не охраняющих ничего, кроме права на
свободу слова, мысли. Нет, нужны идеи, которые ограничивали бы эту
свободу… эту анархию мышления».
Думать в этом направлении пришлось недолго. Очень легко явилась простая мысль, что в
мире купли-продажи только деньги, большие деньги, могут обеспечить
свободу, только они позволят отойти в сторону из стада людей, каждый из которых бешено стремится к независимости за счет других.
Это очень неприятно удивило его, и, прихлебывая вино, он повторил про себя: «
Миру служить — не хочет, себе — не умеет», «
свобода — бесцельность».