Неточные совпадения
Она
то приближалась к реке Улике,
то снова углублялась
в лес.
Но, по моим соображениям, река не должна была быть далеко. Часа через полтора начало смеркаться.
В лесу стало быстро темнеть, пошел мелкий и частый дождь. Уже трудно было рассмотреть что-нибудь на земле. Нога наступала
то на валежину,
то на камень,
то проваливалась
в решетины между корнями. Одежда наша быстро намокла, но мы мало обращали внимания на это и энергично продирались сквозь заросли.
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами,
то усиливаясь,
то ослабевая. Где-то
в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все живое попряталось
в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга,
то яркие блики,
то черные тени. Они взбирались по стволам деревьев и углублялись
в лес,
то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть
в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося с собою тысячи искр. Одни из них пропадали
в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Значит
в темноте мы все время кружили по одному и
тому же месту, постоянно натыкаясь на эти три гроба.
Из-за мыса смерч вышел тонкой струйкой, но скоро принял большие размеры, и по мере
того, как он увеличивался, возрастала быстрота его вращения и поступательное движение на северо-восток. Через несколько минут он принял поистине гигантские размеры и вдруг разделился на два смерча, двигавшиеся
в одном направлении к острову Сахалину.
Сделав необходимые записи
в дневник, я отправился к старшине Антону Сагды. У него я застал несколько человек орочей и стал их расспрашивать о смерчах. Они сказали мне, что маленькие смерчи
в здешних местах бывают осенью, но большие, вроде
того, который я наблюдал сегодня, — явление чрезвычайно редкое. Орочи называют его сагды сюи.
Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная
тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе голову полотенцем и, держа
в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и сухарь и все побросал
в море, Это было жертвоприношение.
Был один из
тех знойных июльских дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить тепло
в мировое пространство, а на другое утро, накопляет его еще больше, и от этого становится невыносимо душно.
Одни из них летали, другие бегали по песку, третьи взбирались по цветковым растениям как бы для
того, чтобы убедиться, все ли здесь
в порядке.
Я уже хотел было схватиться руками за край выступа, как опять показался
тот же небольшой продолговатый предмет, но уже
в другом месте.
Они сплелись
в большой клубок, так что трудно было сказать, которой из них принадлежала
та или иная часть тела.
Тогда Ноздрин потрогал змей палкой. Я думал, что они разбегутся во все стороны, и готовился уже спрыгнуть вниз под обрыв, но, к удивлению своему, увидел, что они почти вовсе не реагировали на столь фамильярное, к ним отношение. Верхние пресмыкающиеся чуть шевельнулись и вновь успокоились. Стрелок тронул их сильнее. Эффект получился
тот же самый. Тогда он стал бросать
в них камнями, но и это не помогло вывести их из
того состояния неподвижности, лени и апатии,
в которой они находились.
Часов
в девять вечера с моря надвинулся туман настолько густой, что на нем, как на экране, отражались тени людей, которые
то вытягивались кверху,
то припадали к земле. Стало холодно и сыро. Я велел подбросить дров
в огонь и взялся за дневники, а казаки принялись устраиваться на ночь.
Я прошел с полверсты и хотел было уже повернуть назад, как вдруг что-то мелькнуло
в отдалении и низко над землей, потом еще раз, еще, и вслед за
тем я увидел какую-то небольшую хищную птицу, которая летела низко над землей и, по-видимому, кого-то преследовала.
В это мгновение я увидел другого орлана, направляющегося к
той же лиственице. Царственный хищник, сидевший на дереве, разжал лапы и выпустил свою жертву. Небольшое животное, величиною с пищуху, полетело вниз и ударилось о землю с таким шумом, с каким падают только мертвые тела.
Потом они разлетелись
в стороны и начали парить, стараясь занять по отношению друг к другу командное положение и вместе с
тем удалялись от места поединка.
В это мгновение у ног моих шевельнулся сухой листик, другой, третий… Я наклонился и увидел двух муравьев — черного и рыжего, сцепившихся челюстями и тоже из-за добычи, которая
в виде маленького червячка, оброненная лежала
в стороне. Муравьи нападали друг на друга с такой яростью, которая ясно говорила, что они оба во что бы
то ни стало хотят друг друга уничтожить.
Я так был занят муравьями, что совершенно забыл о червячке и когда посмотрел на
то место, где он лежал, его уже не было там видно. Поблизости находилось маленькое отверстие
в земле, и я увидел как его утащило туда какое-то насекомое вроде жужелицы. Когда я вновь перевел взгляд на место поединка,
то увидел одного только рыжего муравья. Он суетился и, видимо, искал оброненную личинку, но не найдя ее, отправился за новой добычей.
Меня поразила аналогия: два события — одно
в царстве пернатых, другое из царства насекомых — словно нарочно были разыграны по одному и
тому же плану.
На фоне светлого неба темной массой выделялся птичий утес, где тысячами собрались пернатые, чтобы вывести птенцов, научить их плавать, летать, добывать себе пищу, которые
в свою очередь и на
том же самом месте тоже будут выводить себе подобных.
Ночная
тьма властно вступала
в свои права, а вверху
в беспредельной высоте зажглись таинственные светила, из века
в век расположенные
в созвездия.
Время было весеннее. Лодка шла вдоль берега и попадала
то в полосы прохладного морского воздуха,
то в струи теплого, слегка сыроватого ветерка, дующего с материка. Яркое июньское солнце обильно изливало на землю теплые и живительные лучи свои, но по примятой прошлогодней траве, по сырости и полному отсутствию листвы на деревьях видно было, что земля только что освободилась от белоснежного покрова и еще не успела просохнуть как следует.
И, действительно, часов
в одиннадцать утра Копинка, стоявший на руле, вдруг как-то насторожился. Он уставился глазами
в одну точку, пригнулся книзу и стал шопотом издавать звуки: ти-ти-ти-ти, что означало предупреждение не шевелиться и соблюдать тишину. Вслед за
тем он стал быстро направлять лодку к берегу.
На песке, около самой воды, лежали оба лося и
в предсмертных судорогах двигали еще ногами. Один из них подымал голову. Крылов выстрелил
в него и
тем положил конец его мучениям. Когда я подошел к животным, жизнь оставила их. Это были две самки; одна постарше, другая — молодая. Удачная охота на лосей принудила нас остановиться на бивак раньше времени.
Они изгибались и делали такие движения, которые ясно указывали, что им не нравилось
то положение,
в которое они теперь попали.
Лось медленно передвигался с места на место, поворачивал головой
то в одну,
то в другую сторону, отчего большие уши его хлопали по воде и вздымали множество брызг.
Я тоже лег
в тени дерева и пытался заснуть, но не мог:
то появился комар и запел свою монотонно звенящую песню,
то муравей влез на лицо и довольно больно ущипнул меня
в щеку.
Подлесок состоял из редких кустарников, главным образом из шиповника, березы Миддендорфа и сорбарии. Кое-где виднелись пионы и большие заросли грубых осок и папоротников. Почти все деревья имели коренастую и приземистую форму. Обнаженные корни их, словно гигантские лапы каких-то чудовищ, скрывающихся
в земле, переплетались между собою как бы для
того, чтобы крепче держаться за камни.
Подойдя поближе, я увидел совершенно разложившийся труп не
то красного волка, не
то большой рыжей собаки. Сильное зловоние принудило меня поскорее отойти
в сторону. Немного подальше я нашел совершенно свежие следы большого медведя. Зверь был тут совсем недавно. Он перевернул две колодины и что-то искал под ними, потом вырыл глубокую яму и зачем-то с соседнего дерева сорвал кору.
В это мгновение по
ту сторону стоящего передо мной большого вяза я заметил какое-то движение; что-то мелькнуло
в темноте и тотчас скрылось за деревом.
Минуты через две соболь снова выглянул наружу и, убедившись, что кругом все обстоит благополучно, издал какой-то звук, похожий не
то на писк, не
то на шипенье, и тогда
в отверстии дупла появилось несколько маленьких головок таких же черных, как их мать.
Поистине это чудовище может напугать кого угодно, особенно
того, кто видит его
в первый раз.
Досада взяла меня. Я рассердился и пошел обратно к соболиному дереву, но вяза этого я уже не нашел. Сильное зловоние дало мне знать, что я попал на
то место, где на земле валялось мертвое животное, Я еще раз изменил направление и старался итти возможно внимательнее на восток. На этот раз я попал
в гости к филину, а потом опять к каменной глыбе с россыпью.
В это время неподвижный доселе воздух всколыхнулся. Внезапно налетел ветер, испуганно зашумели деревья. Стало еще темнее. Несколько крупных капель тяжело упало на землю. Я понял, что мне не удастся уйти от дождя и остановился на минуту, чтобы осмотреться. Вдруг весь лес вспыхнул голубоватым пламенем. Сильный удар грома потряс воздух и землю, и вслед за
тем хлынул ливень.
Скоро дождь перестал совсем, но на небе все еще вспыхивали молнии, и грохотал гром
то в небе над головой,
то где-то вдали.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное
в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной
в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря на
то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть
в своем мозгу на всю жизнь.
Через полчаса я подходил к биваку. Мои спутники были тоже
в хорошем расположении духа. Они развели большой огонь и сушили около него
то, что намокло от дождя.
Мы держались от берега на таком расстоянии, чтобы можно было сразу обозревать всю толщу горных пород и жилы, которые их прорезают. Около полудня наши лодки отошли от реки Аука километров на шесть.
В это время сидящий на веслах Копинка что-то сказал Намуке, стоящему у руля.
Тот быстро обернулся. Копинка перестал грести и спросил своего товарища, не лучше ли заблаговременно возвратиться.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли
то на один,
то на другой бок. Она
то бросалась вперед,
то грузно опускалась
в промежутки между волнами и зарывалась носом
в воду. Чем сильнее дул ветер,
тем быстрее бежала наша лодка, но вместе с
тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались по сторонам. Они словно бежали вперегонки, затем опрокидывались и превращались
в шипящую пену.
Все внимание их было сосредоточено на
том, чтобы не допустить одновременного наклона лодки под давлением ветра
в парус и натиска большой волны с
той же стороны.
В самой середине нашего укрытия из воды сантиметров на двадцать поднимался большой плоский камень площадью
в восемь квадратных метров. Поверхность его была покрыта бурыми водорослями и раковинами.
В другое время я сделал бы вывод не
в пользу нашего убежища, но теперь мы все были рады, что нашли
тот «угол», о котором мечтали
в открытом море и который, как нам казалось, мог защитить нас.
— Держись! — крикнул Намука, и вслед за
тем лодка опять наполнилась более чем до половины. Воды
в ней было так много, что ее можно было выкачивать не глядя.
Волнение стало слабее — мы обогнули мыс и входили
в бухту Старка. Минут десять мы плыли под парусом и работали веслами. Хотя ветер дул с прежней силой и шел мелкий частый дождь, но здесь нам казалось хорошо. Мы благословляли судьбу за спасение. Сзади слышался грозный рев морского прибоя. Вдруг слева от нас вынырнула из темноты какая-то большая темная масса, и вслед за
тем что-то длинное белесоватое пронеслось над нашими головами и сбило парус.
Это меня совершенно не устраивало. Выполнение маршрута через Сихотэ-Алинь на Хунгари входило
в план моих работ, к
тому же средства мои были на исходе, а зимовка на Тумнине затягивала экспедицию по крайней мере еще на шесть месяцев.
Я еще раз осмотрел свое имущество, часть его оставил
в селении Дата и с собой взял только
то, без чего никак обойтись было нельзя.
Все как будто было предусмотрено, неизвестными для нас оставались только два вопроса: какой глубины снег на Хунгари и скоро ли по
ту сторону мы найдем людей и протоптанную нартовую дорогу. Дня два ушло на сбор ездовых собак и корма для них. Юколу мы собрали понемногу от каждого дома. Наконец, все было упаковано и уложено. Я условился с орочами, что, когда замерзнет река Тумнин,
в отряд явится проводник орочей со своей нартой, и мы снимемся с якоря.
В селение Акур-Дата мы прибыли засветло. Почти все орочи были дома. Недостаток собачьего корма привязал их к месту. Туземцы промышляли пушнину
в ближайших к селению окрестностях по радиусу, определяемому
тем количеством груза, который каждый из них мог унести на себе лично.
Ороч проснулся ночью от каких-то звуков. Прислушавшись к ним, он узнал крики зябликов. Это его очень встревожило. Крики дневных птиц ночью ничего хорошего не предвещают. Скоро птицы успокоились, и проводник наш хотел было опять улечься спать, но
в это время всполошились вороны и стали каркать. Они так напугали ороча, что
тот растолкал Рожкова и Ноздрина и попросил их разбудить поскорее меня.
Уверенность
в своих силах, расчет на хорошую погоду и надежды, что мы скоро найдем если не самих людей,
то протоптанную ими дорогу, подбадривали и успокаивали нас. Продовольствия мы имели достаточно. Во всяком случае мы были за перевалом, на верном пути, а глубокий снег… Мы отнеслись к нему по-философски: «не все плюсы, пусть среди них будет и один минус».