Неточные совпадения
Это обратило внимание первых переселенцев, и они назвали Стеклянной не
только фанзу и речку, но и
всю прилегающую местность.
На земле и на небе было еще темно,
только в той стороне, откуда подымались
все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак, что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
— Его
все равно люди, — подтвердил он, —
только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай!
Все равно люди…
Как
только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух и с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере того как становилось светлее, поднимались
все выше и выше.
Вечером у
всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись
только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Тут я
только понял
весь ужас нашего положения. Ночью во время пурги нам приходилось оставаться среди болот без огня и теплой одежды. Единственная моя надежда была на Дерсу. В нем одном я видел свое спасение.
В деревне давно уже
все спали,
только в том доме, где поместился я со своими спутниками, светился огонек.
В путешествие просилось много людей. Я записывал
всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей. В конце концов в отряде остались
только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание на то, чтобы
все умели плавать и знали какое-нибудь ремесло.
Оставшаяся часть дня ушла на расспросы о пути к Кокшаровке. Оказалось, что дальше никакой дороги нет и что из
всех здешних староверов
только один, Паначев, мог провести нас туда целиной через горы.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было
все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось
только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит
только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
Мы расположились в фанзе, как дома. Китайцы старались предупредить
все наши желания и просили
только, чтобы не пускать лошадей на волю, дабы они не потравили полей. Они дали коням овса и наносили травы столько, что ее хватило бы до утра на отряд вдвое больший, чем наш.
Все исполнялось быстро, дружно и без всяких проволочек.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то
только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает, что надо делать. Другое дело человек. В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде
всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
От гнуса может быть
только 2 спасения: большие дымокуры и быстрое движение. Сидеть на месте не рекомендуется. Отдав приказ вьючить коней, я подошел к дереву, чтобы взять ружье, и не узнал его. Оно было покрыто густым серо-пепельным налетом —
все это были мошки, прилипшие к маслу. Наскоро собрав свои инструменты и не дожидаясь, когда завьючат коней, я пошел по тропинке.
Вскоре после ужина
весь бивак погрузился в сон; не спали
только собаки, лошади да очередные караульные.
Оба китайца занялись работой. Они убирали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и полили их водой. Заметив, что воды идет в питомник мало, они пустили ее побольше. Потом они стали полоть сорные травы, но удаляли не
все, а
только некоторые из них, и особенно были недовольны, когда поблизости находили элеутерококк.
К востоку от водораздела, насколько хватал глаз,
все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как
только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам китайцев, явление это обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло
все сено; тигры поели
весь скот и стали нападать на людей. Ружье у крестьян было
только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны были доставлять на себе в котомках.
В полдень я подал знак к остановке. Хотелось пить, но нигде не было воды. Спускаться в долину было далеко. Поэтому мы решили перетерпеть жажду, отдохнуть немного и идти дальше. Стрелки растянулись в тени скал и скоро уснули. Вероятно, мы проспали довольно долго, потому что солнце переместилось на небе и заглянуло за камни. Я проснулся и посмотрел на часы. Было 3 часа пополудни, следовало торопиться.
Все знали, что до воды мы дойдем
только к сумеркам. Делать нечего, оставалось запастись терпением.
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во что бы то ни стало. На
все окрестные горы легла вечерняя тень,
только одна эта сопка еще была озарена солнечными лучами. Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через силу карабкались вверх.
Первым делом
все бросились утолять жажду, но вода была так холодна, что ее пить можно было
только маленькими глотками с перерывами.
Кругом, насколько хватал глаз,
все небо было покрыто тучами;
только на крайнем западном горизонте виднелась узенькая полоска вечерней зари.
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши, слушая
только шум воды в ручье, и вдруг
все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели на корточки и молча стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и стали устраиваться на ночь.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна
только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них.
Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек,
все люди спрятались в балаган. Один
только человек
все еще торопливо бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на ночь.
Чуть
только начало светать, наш бивак опять атаковали комары. О сне нечего было и думать. Точно по команде
все встали. Казаки быстро завьючили коней; не пивши чаю, тронулись в путь. С восходом солнца туман начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо.
Он не докончил фразы, встал и, махнув рукой, молча пошел на бивак. Та м
все уже было готово к выступлению; казаки ждали
только нашего возвращения.
Я прислушался. Со стороны, противоположной той, куда ушли казаки, издали доносились странные звуки. Точно кто-нибудь рубил там дерево. Потом
все стихло. Прошло 10 минут, и опять новый звук пронесся в воздухе. Точно кто-то лязгал железом, но
только очень далеко. Вдруг сильный шум прокатился по
всему лесу. Должно быть, упало дерево.
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику
все время приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется
только снаружи, на самом деле она полна жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
На
всем протяжении река принимает в себя с правой стороны
только 2 небольших горных ручья: Тамчасегоу [Да-ма-ча-цзы-гоу — долина, где растет высокая конопля.] и Панчасегоу [Пань-чан-гоу — долина, извилистая, как кишка.]. От места слияния их идет тропа, проложенная тазовскими охотниками и китайцами-соболевщиками.
В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки.
Весь день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и
только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.
На другой день сразу было 3 грозы. Я заметил, что по мере приближения к морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили
только в верхних слоях атмосферы, между облаками. Как и надо было ожидать, последний ливень перешел в мелкий дождь, который продолжался
всю ночь и следующие 2 суток без перерыва.
Тут я нашел одну старуху, которая еще помнила свой родной язык. Я уговорил ее поделиться со мной своими знаниями. С трудом она могла вспомнить
только 11 слов. Я записал их, они оказались принадлежащими удэгейцам. 50 лет тому назад старуха (ей тогда было 20 лет) ни одного слова не знала по-китайски, а теперь она совершенно утратила
все национальное, самобытное, даже язык.
С каждым днем комаров и мошек становилось
все меньше и меньше. Теперь они стали появляться
только перед сумерками и на рассвете. Это, вероятно, объясняется сильными росами и понижением температуры после захода солнца.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не давали нам спать
всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих.
Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
На рассвете раньше
всех проснулся Дерсу. Затем встал я, а потом и другие. Солнце
только что взошло и своими лучами едва озарило верхушки гор. Как раз против нашего бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он
все время топтался на одном месте. Вероятно, он долго еще ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
Нечего делать, пришлось остановиться здесь, благо в дровах не было недостатка. Море выбросило на берег много плавника, а солнце и ветер позаботились его просушить. Одно
только было нехорошо: в лагуне вода имела солоноватый вкус и неприятный запах. По пути я заметил на берегу моря каких-то куликов. Вместе с ними
все время летал большой улит. Он имел белое брюшко, серовато-бурую с крапинками спину и темный клюв.
Со словами Дерсу нельзя было не согласиться. У себя на родине китайцы уничтожили
все живое. У них в стране остались
только вороны, собаки и крысы. Даже в море, вблизи берегов, они уничтожили
всех трепангов, крабов, моллюсков и
всю морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский край ожидает та же участь, если своевременно не будут приняты меры к борьбе с хищничеством китайцев.
Вода в протоках кое-где начала замерзать. Вмерзшая в лед рыба должна остаться здесь на
всю зиму. Весной, как
только солнышко пригреет землю, она вместе со льдом будет вынесена в море, и там уничтожением ее займутся уже морские животные.
Все эти дни стояла хорошая и тихая погода. Было настолько тепло, что мы шли в летних рубашках и
только к вечеру одевались потеплее. Я восторгался погодой, но Дерсу не соглашался со мной.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не
только на ночь, но и на
весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно.
Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но
только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Мало кто спал в эту ночь.
Вся забота была
только о том, чтобы согреться.
Наблюдая
все это, я горел негодованием. Но что могли сделать мы вшестером, находясь среди хорошо вооруженных людей? Я обещал помочь удэгейцам тотчас, как
только возвращусь в Хабаровск.
С каким удовольствием я поел крестьянского хлеба! Вечером в избу собрались
все крестьяне. Они рассказывали про свое житье-бытье на новом месте и часто вздыхали. Должно быть, несладко им досталось переселение. Если бы не кета, они
все погибли бы от голода,
только рыба их и поддержала.