Неточные совпадения
Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно. 13 июня я закончил
свои работы и распрощался с Хабаровском.
На станции Ипполитовка Захаров и Дерсу прожили четверо суток, затем по моей телеграмме вышли к поезду и сели в наш вагон.
Та м он познакомился с каким-то промышленником и по
своей наивной простоте рассказал ему о том, что соболевал зимою
на реке Ваку и выгодно продал соболей.
Почувствовав в голове хмель, гольд отдал
своему новому приятелю
на хранение все деньги.
Старовер с пренебрежением плюнул и стал укладываться
на ночь. Я распрощался с ним и пошел к
своему биваку. У огня с солдатами сидел Дерсу. Взглянув
на него, я сразу увидел, что он куда-то собирается.
Первое
свое заключение он вывел из того, что
на земле валялись коробки из-под папирос, банки из-под консервов, газета и корка такого хлеба, какой продается в городе.
Река Иодзыхе близ устья разбивается
на множество рукавов, из которых один подходит к правой стороне долины. Место это староверы облюбовали для
своего будущего поселка.
В этот день Н.А. Десулави отметил в
своем дневнике растущие в сообществе следующие цветковые и тайнобрачные растения: клинтонию с крупными сочными листьями и белыми цветами
на длинном стебельке, гнездовку, украшенную многочисленными ароматными фиолетовыми цветами; козлец — высокое растение с длинными сидящими листьями и беловато-желтыми цветами; затем папоротник, большие ажурные листья которого имеют треугольную форму и по первому впечатлению напоминают листья орляка; кочедыжник женский — тоже с отдельными большими листьями, форма которых меняется в зависимости от окружающей их обстановки.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней
свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир
своим родным, которые, по представлению Дерсу,
на том свете жили так же, как и
на этом.
Тогда я осторожно спросил его о криках ночной птицы,
на которые он отвечал
своими криками.
Надо было бы здесь стать
на бивак, но я уступил просьбам
своих товарищей, и мы пошли дальше.
Здесь мы расстались с П.П. Бордаковым. Он тоже решил возвратиться в Джигит с намерением догнать Н.А. Десулави и с ним доехать до Владивостока. Жаль мне было терять хорошего товарища, но ничего не поделаешь. Мы расстались искренними друзьями.
На другой день П.П. Бордаков отправился обратно, а еще через сутки (3 августа) снялся с якоря и я со
своим отрядом.
Только полевой горошек, пользуясь способностью цепляться за них, мог еще оспаривать
свое право
на существование.
Забрав
свой трофей, я возвратился
на бивак. Та м все уже были в сборе, палатки поставлены, горели костры, варился ужин. Вскоре возвратился и Дерсу. Он сообщил, что видел несколько свежих тигриных следов и одни из них недалеко от нашего бивака.
Тут же можно было видеть серебристо-белые пушки ломоноса с мелкими листьями
на длинных черешках, отходящих в сторону от стебля; крупный раскидистый гречишник, обладающий изумительной способностью приспосабливаться и процветать во всякой обстановке, изменяя иногда
свой внешний вид до неузнаваемости; особый вид астры, растущей всегда быстро, и высокую веронику, выдающую себя большим ростом и соцветием из белых колосовидных кистей.
Наконец появились предрассветные сумерки. Туман сделался серовато-синим и хмурым. Деревья, кусты и трава
на земле покрылись каплями росы. Угрюмый лес дремал. Река казалась неподвижной и сонной. Тогда я залез в
свой комарник и крепко заснул.
Но у Дерсу
на этот счет были
свои соображения...
Они говорили, что надо ждать сильных дождей, и в подтверждение
своих слов указывали
на небо.
Оказалось, что в тумане мы внезапно вышли
на берег и заметили это только тогда, когда у ног
своих увидели окатанную гальку и белую пену прибойных волн.
Свои соображения он основал
на том, что видел
на песке человеческие следы.
Я решил заняться охотой, послал двух стрелков к китайцам
на реку Адимил за покупками. За последние пять дней я запустил
свою работу, и нужно было заполнить пробелы.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел
на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже
на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал
свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел
на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
На следующий день, когда я проснулся, солнце было уже высоко. Мои спутники напились чаю и ждали только меня. Быстро я собрал
свою постель, взял в карман кусок хлеба и, пока солдаты вьючили мулов, пошел вместе с Дерсу, Чжан Бао и А.И. Мерзляковым к реке Билимбе.
При всем
своем антропоморфизме он был прав и судил о вещах так, каковы они есть
на самом деле.
Он посмотрел
на меня недоумевающе и в
свою очередь задал вопрос...
Утром меня разбудил шум дождя. Одевшись, я вышел
на улицу. Низко бегущие над землей тучи, порывистый ветер и дождь живо напомнили мне бурю
на реке Билимбе. За ночь барометр упал
на 17 мм. Ветер несколько раз менял
свое направление и к вечеру превратился в настоящий шторм.
Среди кустарников нашел себе приют охотский хмель с зимующим одеревенелым стеблем, повесивший
на близрастущее деревце
свои цепкие плети с белыми пушками, как у одуванчика.
Я очнулся от
своих дум. Костер угасал. Дерсу сидел, опустив голову
на грудь, и думал. Я подбросил дров в огонь и стал устраиваться
на ночь.
Следующий день, 31 августа, мы провели
на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся в их жизнь, изменили
свое отношение к нам. Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что делаем и будут ли около них сажать переселенцев.
Выступление было назначено
на другой день, но осуществить его не удалось из-за весьма ненастной погоды. Наконец 4 сентября дождь перестал. Тогда мы собрали
свои котомки и после полудня выступили в дальний путь.
Кедр, тополь, клен, ольха, черемуха Максимовича, шиповник, рябина бузинолистная, амурский барбарис и чертово дерево, опутанные виноградом, актинидиями и лимонником, образуют здесь такую непролазную чащу, что пробраться через нее можно только с ножом в руке, затратив большие усилия и рискуя оставить одежду
свою на кустах.
В заключение
своей фразы он плюнул в ее сторону. И действительно, с такой собакой очень опасно ходить
на охоту. Она может привлечь зверя
на охотника и в то время, когда последний целится из ружья, сбить его с ног.
Ночь была ясная. Одна сторона реки была освещена, другая — в тени. При лунном свете листва деревьев казалась посеребренной, стволы — белесовато-голубыми, а тени — черными. Кусты тальника низко склонились над водой, точно они хотели скрыть что-то около
своих берегов. Кругом было тихо, безмолвно, только река слабо шумела
на перекатах.
После ужина мы все расположились
на теплом кане. Дерсу стал рассказывать об одном из
своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно не мог бороться с ним и уснул как убитый.
Мы все занялись
своими делами. Я принялся вычерчивать дневной маршрут, а Дерсу и Чжан Бао стали готовить ужин. Мало-помалу старик успокоился. После чая, сидя у костра, я начал расспрашивать его о том, как он попал
на Такунчи.
Потом старик вспомнил
свою мать, детство, сад и дом
на берегу реки.
Время от времени я выглядывал в дверь и видел старика, сидевшего
на том же месте, в одной и той же позе. Пламя костра освещало его старческое лицо. По нему прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того света, железным человеком, раскаленным докрасна. Китаец так ушел в
свои мысли, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии.
Наконец, покончив
свою работу, я закрыл тетрадь и хотел было лечь спать, но вспомнил про старика и вышел из фанзы.
На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по земле искры. А китаец сидел
на пне так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
Чжан Бао указал мне рукой
на лес. Тут только я заметил
на краю полянки маленькую кумирню, сложенную из накатника и крытую кедровым корьем. Около нее
на коленях стоял старик и молился. Я не стал ему мешать и пошел к ручью мыться. Через 15 минут старик возвратился в фанзу и стал укладывать
свою котомку.
Тогда Чжан Бао сказал мне, что старик решил вернуться
на родину, примириться со
своим братом, если он жив, и там окончить дни
свои.
На краю полянки старик обернулся и еще раз посмотрел
на место, где столько лет он провел в одиночестве. Увидев меня, он махнул мне рукой, я ответил ему тем же и почувствовал
на руке
своей браслет.
Была пора устраиваться
на ночь. Чжан Бао и Чан Лин не хотели располагаться рядом с мертвецами. Взяв
свои котомки, мы отошли еще полкилометра и, выбрав
на берегу речки место поровнее, стали биваком.
Собрав
свои котомки, мы стали взбираться
на самую высокую гору.
Сица в верховьях состоит из двух речек, каждая из них, в
свою очередь, разбивается
на два ручья, потом еще и еще. Все ручьи сбегают в обширную котловину, изрезанную оврагами.
Подойдя к устью Такемы, я увидел, что, пока мы ходили в горы, река успела переменить
свое устье. Теперь оно было у левого края долины, а там, где мы переезжали реку
на лодке, образовался высокий вал из песка и гальки. Такие перемещения устьев рек в прибрежном районе происходят очень часто в зависимости от наводнений и от деятельности морского прибоя.
В
своей родной стихии она становится смелой до дерзости и даже нападает
на человека.
27 сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной
на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет с севера
на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние 10 км течет к морю в широтном направлении. В углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо
на запад идет та тропа, по которой прошел А.И. Мерзляков со
своим отрядом.
Дерсу стал вспоминать дни
своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот появились китайцы, а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше. А теперь
на берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди жили
на реке Нахтоху, а другие —
на реке Шооми. Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей
своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились
на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Старообрядцы говорят, что в год
своего переселения они совершенно не имели сухого фуража и держали коров и лошадей
на подножном корму всю зиму, и, по их наблюдениям, животные нисколько не похудели.
По внешнему виду уссурийский лось мало чем отличается от
своего европейского собрата, но зато рога его иные: они вовсе не имеют лопастей и скорее похожи
на изюбровые, чем
на лосиные.