Неточные совпадения
Теперь обследованию подлежала центральная часть Сихотэ-Алиня, между 45 и 47° с. ш., побережье моря от
того места, где
были закончены работы в прошлом году, значит, от бухты Терней к северу, сколько позволит время, и затем маршрут по Бикину до реки Уссури.
В
то время постоянного пароходного сообщения по побережью Японского моря не существовало. Переселенческое управление первый раз, в виде опыта, зафрахтовало пароход «Эльдорадо», который ходил только до залива Джигит. Определенных рейсов еще не
было, и сама администрация не знала, когда вернется пароход и когда он снова отправится в плавание.
Миноносцы уходили в плавание только во второй половине июня. Пришлось с этим мириться. Во-первых, потому, что не
было другого случая добраться до залива Джигит, а во-вторых, проезд по морю на военных судах позволял мне сэкономить значительную сумму денег. Кроме
того, потеря времени во Владивостоке наполовину окупалась скоростью хода миноносцев.
Местом высадки
был назначен залив Джигит, а не бухта Терней на
том основании, что там из-за постоянного прибоя нельзя выгружать мулов.
Тут же
было несколько овсянок: маленькие рыженькие птички
были сильно встревожены криками сорокопута и карканьем ворон и поминутно
то садились на ветки деревьев,
то опускались на землю.
Удивило меня
то обстоятельство, что старовер говорил с гольдом таким приятельским тоном, как будто они
были давно знакомы между собой.
— Как же, как же! — отвечал старовер. — Я давно знаю Дерсу. Он
был молодым, когда мы вместе с ним ходили на охоту. Жили мы в
то время на Даубихе, в деревне Петропавловке, а на охоту ходили на Улахе, бывали на Фудзине и на Ното.
— Хороший он человек, правдивый, — говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно так же, как и я. Чудно, право! И что с ним только на
том свете
будет?
На другой день утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь для доставки мяса на бивак. Кроме
того, он сказал, что видел свежие следы такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей
было трое. У двоих
были новые сапоги, а у третьего — старые, стоптанные, с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько не сомневался в правильности его выводов.
С
тех пор все чаще и чаще приходилось слышать о каких-то людях, скрывающихся в тайге.
То видели их самих,
то находили биваки, лодки, спрятанные в кустах, и т.д. Это становилось подозрительным. Если бы это
были китайцы, мы усмотрели бы в них хунхузов. Но, судя по следам, это
были русские.
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо
было дождаться мулов во что бы
то ни стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Опасаясь потерять
ту козулю, которая
была уже убита, я повернул назад.
Утка до
того была напугана, что с криком сорвалась с места и, отлетев немного, нырнула в воду.
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу
пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его
была монотонная, но в ней
было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где
поют; кто
поет,
тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля.
Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах,
то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь
были кабаны, значит, должны
быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно
было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не
то поперечная, не
то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины
есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где
есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине,
тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Если я хочу представить себе девственную тайгу,
то каждый раз мысленно переношусь в долину Синанцы. Кроме обычных ясеня, березы Эрмана и ольхи, здесь произрастали: аянская
ель — представительница охотской флоры, клен с красными ветвями, имеющий листву, как у неклена, затем черемуха Маака с желтой берестой, как у березы, и с ветвями, пригнутыми к земле, над чем немало потрудились и медведи, и, наконец, в изобилии по берегам реки ивняки, у которых молодые побеги имеют красновато-сизый оттенок.
Чем дальше,
тем больше лес
был завален колодником и тропа не приспособлена для передвижений с вьюками.
Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен
быть затяжным. Тучи низко ползли над землей и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только
то, что
было в непосредственной от нас близости. К
тому же взятые с собой запасы продовольствия подходили к концу. Это принудило нас на другой день спуститься в долину.
В это время пришел один из стрелков и стал рассказывать о
том, что Дерсук (так всегда его звали) сидит один у огня и
поет песню.
Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до
тех пор, пока справа я не увижу свет. Это и
есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не увидел. Я хотел уже
было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
То, что я увидел,
было так для меня неожиданно и ново, что я замер на месте и не смел пошевельнуться.
Он громко запел
ту же песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать в костер листья табака, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и, наконец, пустую бутылку. Дерсу перестал
петь. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о чем-то задумался.
—
Та м люди много, — начал он. — Китайцы, солдаты… Понимай нету, смеяться
будут — мешай.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и
были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек.
То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на
том свете жили так же, как и на этом.
В
то время когда мы сидели у костра и
пили чай, из-за горы вдруг показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и стал оглядываться. Захаров выстрелил в него и промахнулся. Испуганная птица торопливо снялась с места и полетела к лесу.
Мы встали и тихонько пошли вперед. Скоро мы увидели виновника шума. Медведь средней величины возился около большой липы. Дерево росло почти вплотную около скалы. С лицевой стороны на нем
была сделана заметка топором, что указывало на
то, что рой этот раньше нас и раньше медведя нашел кто-то из людей.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в чем дело. Решено
было для добычи меда оставить двое стрелков. Надо
было сперва дать пчелам успокоиться, а затем морить их дымом и собрать мед. Если бы это не сделали мы,
то все равно весь мед съел бы медведь.
На реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей дружины Чжан Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое из
того, что случилось с нами в прошлом году на Имане, ему
было известно. От него я узнал, что зимой он ходил разбирать спорный земельный вопрос между тазами и китайцами, а весной
был на реке Ното, где уничтожил шайку хунхузов.
Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до
тех пор, пока не накормили как следует. Мало
того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел
было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
В долине реки Адимил произрастают лиственные леса дровяного и поделочного характера; в горах всюду видны следы пожарищ. На релках и по увалам — густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Дальше в горах
есть немного кедра и пихты. Широкие полосы гальки по сторонам реки и измочаленный колодник в русле указывают на
то, что хотя здесь больших наводнений и не бывает, но все же в дождливое время года вода идет очень стремительно и сильно размывает берега.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь
были землетрясения и целые утесы распались на обломки. На самом деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются, падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до
тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Забрав свой трофей, я возвратился на бивак.
Та м все уже
были в сборе, палатки поставлены, горели костры, варился ужин. Вскоре возвратился и Дерсу. Он сообщил, что видел несколько свежих тигриных следов и одни из них недалеко от нашего бивака.
Погода все эти дни стояла хмурая; несколько раз начинал моросить дождь; отдаленные горы
были задернуты не
то туманом, не
то какою-то мглою. По небу, покрытому тучами, на восточном горизонте протянулись светлые полосы, и это давало надежду, что погода разгуляется.
В
то время реку Билимбе можно
было назвать пустынной. В нижней половине река шириной около 20 м, глубиной до 1,5 м и имеет скорость течения от 8 до 10 км в час. В верховьях реки
есть несколько зверовых фанз. Китайцы приходили сюда в Санхобе зимой лишь на время соболевания. В этот день нам удалось пройти км тридцать; до Сихотэ-Алиня оставалось еще столько же.
Они глядели сурово, точно им известна
была какая-то тайна, которую во что бы
то ни стало надо
было скрыть от людей.
Затем он пошел в лес и принялся рубить сырую
ель, осину, сирень и т. п.,
то есть такие породы, которые трещат в огне.
Проснулся я в 8 часов утра. По-прежнему моросило. Дерсу ходил на разведку, но ничего не нашел. Животное, подходившее ночью к нашему биваку, после выстрела бросилось назад через реку. Если бы на отмели
был песок, можно
было бы увидеть его следы. Теперь остались для нас только одни предположения. Если это
был не лось, не изюбр и не медведь,
то, вероятно, тигр.
Так, например, осматривая ножи, он сказал, что у человека нож
был тупой и что он, когда резал их,
то за один край держал зубами.
Чжан Бао советовал вернуться назад, на Билимбе, и постараться дойти до зверовых фанз. Совет его
был весьма резонным, и потому мы в
тот же день пошли обратно. Еще утром на перевале красовалось облако тумана. Теперь вместо него через хребет ползли тяжелые тучи. Дерсу и Чжан Бао шли впереди. Они часто поглядывали на небо и о чем-то говорили между собой. По опыту я знал, что Дерсу редко ошибается, и если он беспокоится,
то, значит,
тому есть серьезные основания.
Надо
было во что бы
то ни стало пройти «щеки», иначе, если станет прибывать вода в реке, мы
будем вынуждены совершить большой обход через скалистые сопки Онку и Джугдыни, что по-удэгейски значит «Чертово жилище».
Было еще темно, когда всех нас разбудил Чжан Бао. Этот человек без часов ухитрялся точно угадывать время. Спешно мы напились чаю и, не дожидаясь восхода солнца, тронулись в путь. Судя по времени, солнце давно взошло, но небо
было серое и пасмурное. Горы тоже
были окутаны не
то туманом, не
то дождевой пылью. Скоро начал накрапывать дождь, а вслед за
тем к шуму дождя стал примешиваться еще какой-то шум. Это
был ветер.
Кому приходилось странствовать по тайге,
тот знает, что значит во время непогоды найти зверовую фанзу. Во-первых, не надо заготовлять много дров, а во-вторых, фанза все же теплее, суше и надежнее, чем палатка. Пока стрелки возились около фанзы, я вместе с Чжан Бао поднялся на ближайшую сопку. Оттуда, сверху, можно
было видеть, что делалось в долине реки Билимбе.
В сумерки мы возвратились назад. В фанзе уже горел огонь. Я лег на кан, но долго не мог уснуть. Дождь хлестал по окнам; вверху, должно
быть на крыше, хлопало корье; где-то завывал ветер, и не разберешь, шумел ли
то дождь, или стонали озябшие кусты и деревья. Буря бушевала всю ночь.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не
было опасения, что река выйдет из берегов.
Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
Ливень хлестал по лицу и не позволял открыть глаза. Не
было видно ни зги. В абсолютной
тьме казалось, будто вместе с ветром неслись в бездну деревья, сопки и вода в реке и все это вместе с дождем образовывало одну сплошную, с чудовищной быстротой движущуюся массу.
При дневном свете мы не узнали
того места, где
была фанза: от нее не осталось и следа.
Вдруг раздались крики. Опасность появилась с
той стороны, откуда мы ее вовсе не ожидали. По ущелью, при устье которого мы расположились, шла вода. На наше счастье, одна сторона распадка
была глубже. Вода устремилась туда и очень скоро промыла глубокую рытвину. Мы с Чжан Бао защищали огонь от дождя, а Дерсу и стрелки боролись с водой. Никто не думал о
том, чтобы обсушиться, — хорошо, если удавалось согреться.
Порой сквозь туман
было видно темное небо, покрытое тучами. Они шли совсем не в
ту сторону, куда дул ветер, а к юго-западу.
То надо
было держать палатку, чтобы ее не сорвало ветром,
то укрывать огонь,
то таскать дрова.