Неточные совпадения
В конском снаряжении пришлось сделать некоторые изменения. Из опыта выяснилось,
что путы — вещь малопригодная. Они цепляются за пни, кусты и сильно стесняют движение коней, иногда совершенно привязывая их к месту. Лошади часто их рвут и теряют, в особенности в сырую и дождливую погоду. Вместо пут мы купили канат
для коновязи, недоуздки в двойном числе и колокольчики.
На другой день утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь
для доставки мяса на бивак. Кроме того, он сказал,
что видел свежие следы такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей было трое. У двоих были новые сапоги, а у третьего — старые, стоптанные, с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько не сомневался в правильности его выводов.
Видя,
что золото не так-то легко найти и
что для этого нужны опыт, время и деньги, они решили поселиться тут же, где-нибудь поблизости.
Редколесье в горах, пологие увалы, поросшие кустарниковой растительностью, и широкая долина реки Иодзыхе, покрытая высокими тростниками и полынью, весьма благоприятны
для обитания диких коз. Мы часто видели их выбегающими из травы, но они успевали снова так быстро скрыться в зарослях,
что убить не удалось ни одной.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов,
что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить,
что страшный зверь приходил сюда не
для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных
для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса.
Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Чем дальше, тем больше лес был завален колодником и тропа не приспособлена
для передвижений с вьюками.
Горбатый таза объяснил нам,
что сам он лодок делать не умеет и
для этого нарочно пригласил своего племянника с реки Такемы.
То,
что я увидел, было так
для меня неожиданно и ново,
что я замер на месте и не смел пошевельнуться.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в
чем дело. Решено было
для добычи меда оставить двое стрелков. Надо было сперва дать пчелам успокоиться, а затем морить их дымом и собрать мед. Если бы это не сделали мы, то все равно весь мед съел бы медведь.
Летом, в жаркие дни, багульник выделяет такое обилие эфирных масел,
что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние. За багульником идут мхи и лишайники. Осыпи
для людей не составляют помехи, но
для коней и мулов они являются серьезным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе.
Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому
что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем,
что Дерсу поставил такие маленькие сигналы,
что их легко было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он понял,
что то,
что ясно
для него, совершенно неясно
для других.
На Такеме фазанов нет вовсе, несмотря на то
что китайцы возделывают землю здесь более 10 лет. Это объясняется тем,
что между реками Санхобе и Такемой лежит пустынная область, без пашен и огородов. По-видимому, Такема в Зауссурийском крае является северной границей распространения обыкновенной белобокой сороки, столь обычной
для Ольгинского района и быстро сокращающейся в числе по мере продвижения на север по побережью моря.
Все время мы шли левым берегом по зверовой тропе. Таких троп здесь довольно много. Они слабо протоптаны и часто теряются в кустах. Четвероногие по ним идут свободно, но
для человека движение затруднительно. Надо иметь большую сноровку, чтобы с ношей за плечами прыгать с камня на камень и карабкаться по уклону более
чем в 40 градусов.
Для того чтобы вода не снесла с намеченного пути, надо крепко держаться на ногах,
что возможно только при условии, если ноги будут обуты.
То,
что здесь ночевал один человек, положим, можно было усмотреть по единственному следу на песке;
что он не спал, видно было по отсутствию лежки около огня;
что это был зверолов, Дерсу вывел заключение по деревянной палочке с зазубринками, которую употребляют обыкновенно
для устройства западней на мелких четвероногих;
что это был китаец, он узнал по брошенным улам и по манере устраивать бивак.
И он поднял с земли улы. Они были старые, много раз чиненные, дыроватые.
Для меня ясно было только то,
что китаец бросил их за негодностью и пошел назад.
Замечено,
что для отправления естественной надобности выдра выходит из воды постоянно на одно и то же место, хотя бы
для этого ей пришлось проплыть значительное расстояние.
Скоро все разъяснилось: западные склоны Сихотэ-Алиня в этих местах оказались настолько пологими,
что понижение их совершенно незаметно
для глаза.
Только
что начался осенний ход кеты. Тысячи тысяч рыб закрывали дно реки. Иногда кета стояла неподвижно, но вдруг, словно испугавшись чего-то, бросалась в сторону и затем медленно подавалась назад. Чжан Бао стрелял и убил двух рыб. Этого было вполне достаточно
для нашего ужина.
Интересно было наблюдать, как они жили «задним числом»:
для них сенсационным событием было то,
что уже прошло,
чем в России давно уже перестали интересоваться.
Дерсу принялся снимать шкуру и делить мясо на части. Неприятная картина, но тем не менее я не мог не любоваться работой своего приятеля. Он отлично владел ножом: ни одного лишнего пореза, ни одного лишнего движения. Видно,
что рука у него на этом деле хорошо была набита. Мы условились,
что немного мяса возьмем с собой; Чжан Бао и Фокин примут меры доставить остальное староверам и
для команды.
Тогда он понял,
что убитый олень принадлежал не ему, а тигру. Вот почему он и не мог его убить, несмотря на то
что стрелял шесть раз. Дерсу удивился, как он об этом не догадался сразу. С той поры он не ходил больше в эти овраги. Место это стало
для него раз навсегда запретным. Он получил предупреждение…
Более характерной денудационной долины,
чем Кулумбе, я не видывал. Река, стесненная горами, все время извивается между утесами. Можно подумать,
что горные хребты здесь старались на каждом шагу создать препятствия
для воды, но последняя взяла верх и силой проложила себе дорогу к морю.
Наконец узкая и скалистая часть долины была пройдена. Горы как будто стали отходить в стороны. Я обрадовался, полагая,
что море недалеко, но Дерсу указал на какую-то птицу, которая, по его словам, живет только в глухих лесах, вдали от моря. В справедливости его доводов я сейчас же убедился. Опять пошли броды, и
чем дальше, тем глубже. Раза два мы разжигали костры, главным образом
для того, чтобы погреться.
Столь раннее появление этой северной гостьи можно объяснить тем,
что в горах Зауссурийского края после лесных пожаров выросло много березняков, где она и находит
для себя обильный корм.
На задаваемые вопросы Дерсу ответил мне,
что изгородь эту они сделали
для того, чтобы черт со скал не мог видеть,
что делается на биваке. Мне стало смешно, но я не высказывал этого, чтобы не обидеть старого приятеля.
Выбрав место
для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить палатку, а сам с Дерсу пошел на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала,
что он прислушивается, но скоро увидел другое: он поднимался на носки, наклонялся в стороны и усиленно нюхал воздух.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили друг на друга,
что можно было легко ошибиться и пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык к лесу,
что другой обстановки, видимо, не мог себе представить.
Для него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
Другие признаки, совершенно незаметные
для нас, открыли ему: этот человек был удэгеец,
что он занимался соболеванием, имел в руках палку, топор, сетку
для ловли соболей и, судя по походке, был молодой человек. Из того,
что он шел напрямик по лесу, игнорируя заросли и придерживаясь открытых мест, Дерсу заключил,
что удэгеец возвращался с охоты и, вероятно, направляется к своему биваку. Посоветовавшись, мы решили идти по его следам, тем более
что они шли в желательном
для нас направлении.
Меня заинтересовало, как Дерсу узнал,
что у Янсели должна быть сетка на соболя. Он ответил,
что по дороге видел срезанный рябиновый прутик и рядом с ним сломанное кольцо от сетки, брошенное на землю. Ясно,
что прутик понадобился
для нового кольца. И Дерсу обратился к удэгейцу с вопросом, есть ли у него соболиная сетка. Последний молча развязал котомку и подал то,
что у него спросили. Действительно, в сетке одно из средних колец было новое.
От Янсели мы узнали,
что находимся на реке Дагды, текущей к Нахтоху. Не без труда удалось нам уговорить его быть нашим проводником. Главной приманкой
для него послужили не деньги, а бердановские патроны, которые я обещал дать ему на берегу моря.
Это было
для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то,
что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал,
что к северу, на реке Един, еще живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны,
что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Тут только я понял неуместность моих шуток.
Для него, добывающего себе средства к жизни охотой, ослабление зрения было равносильно гибели. Трагизм увеличивался еще и тем обстоятельством,
что Дерсу был совершенно одинок. Куда идти?
Что делать? Где склонить на старости лет свою седую голову?
Пуля разорвала его на части, и я очень сожалел,
что с птицы нельзя было снять шкурку
для определения.
Я, Сунцай и Дерсу шли впереди; стрелки подвигались медленно. Сзади слышались их голоса. В одном месте я остановился
для того, чтобы осмотреть горные породы, выступающие из-под снега. Через несколько минут, догоняя своих приятелей, я увидел,
что они идут нагнувшись и что-то внимательно рассматривают у себя под ногами.
Сунцай, знавший хорошо эти два места, скоро нашел все,
что нужно было
для бивака.
Сунцай назвал дикушек по-своему и сказал,
что бог Эндури [Божество, сотворившее мир.] нарочно создал непугливую птицу и велел ей жить в самых пустынных местах,
для того чтобы случайно заблудившийся охотник не погиб с голоду.
«Дерсу!» — мелькнуло у меня в голове. Я вспомнил,
что для того, чтобы в городе его не задерживала полиция, я выдал ему свою визитную карточку с надписью на оборотной стороне, кто он и
что жительство имеет у меня. Вероятно, эту карточку нашли и дали мне знать по телеграфу.