— Вот
тоже я боюсь ножей, всего острого, блестящего: мне кажется, что если я возьму в руки нож, то непременно кого-нибудь зарежу. Ведь правда, почему не зарезать, если нож острый?
Неточные совпадения
— Теперь дай залп из всех орудий, так никто не шевельнется. Они
тоже спят. Можно подойти и всех сонных перевязать.
Я сейчас прошел мимо самого часового. Он посмотрел на
меня и ничего не сказал, не шевельнулся.
Тоже спит, вероятно. И как только он не упадет.
— А, черт его!.. Ведь нет же у нас места. Вон тот сейчас
тоже застрелится. И даю вам честное слово, — он закричал сердито и угрожающе. —
Я тоже! Да! И прошу вас — извольте идти пешком. Мест нету. Можете жаловаться, если угодно.
И, все продолжая кричать, он отвернулся, а
я подошел к тому, который сейчас застрелится. Это был санитар,
тоже, кажется, студент. Он стоял, упершись лбом в стенку вагона, и плечо его вздрагивало от рыданий.
Они поняли шутку и
тоже улыбнулись, только жена не подняла лица: она перетирала чашечки чистым вышитым полотенцем. В кабинете
я снова увидел голубенькие обои, лампу с зеленым колпаком и столик, на котором стоял графин с водою. И он был немного запылен.
— Вот и ты
тоже, — печально сказал брат. — Никто не в силах
мне помочь. Это ужасно. И
я перестаю понимать, что можно, чего нельзя, что разумно, а что безумно. Если сейчас
я возьму тебя за горло, сперва тихонько, как будто ласкаясь, а потом покрепче, и удушу — что это будет?
Я не верю, что он сумасшедший, и он не трус: он один держался с достоинством в кучке этих дрожащих, испуганных людей, которых он
тоже, по-видимому, не считает своими.
Мне стало противно, и
я тоже ушел из театра, да и не хотелось
мне слишком рано открыть свое инкогнито. На улице
я взглянул в ту сторону неба, где была война, там все было спокойно, и ночные желтые от огней облака ползли медленно и спокойно. «Быть может, все это сон и никакой войны нет?» — подумал
я, обманутый спокойствием неба и города.
Куст
тоже мне не понравился; я сделал из него дерево, из дерева — скирд, из скирда — облако и, наконец, так испачкал всю бумагу синей краской, что с досады разорвал ее и пошел дремать на вольтеровское кресло.
— Да. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться? О том молить будет, чтоб озарило ее душу. Сама еще, видите ли, не знает, приготовиться не успела.
Тоже меня за няньку принимает, хочет, чтоб я ее убаюкал!
Неточные совпадения
Городничий. Вам
тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично…
Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Анна Андреевна. Приходи, Осип, ко
мне,
тоже получишь.
(Раскуривая сигарку.)Почтмейстер,
мне кажется,
тоже очень хороший человек. По крайней мере, услужлив.
Я люблю таких людей.
Почтмейстер (продолжая читать).Хм… хм… хм… хм… «сивый мерин. Почтмейстер
тоже добрый человек…» (Оставляя читать.)Ну, тут обо
мне тоже он неприлично выразился.
Хлестаков. Покорно благодарю.
Я сам
тоже —
я не люблю людей двуличных.
Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и
я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай
мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.