Мгновенно
вся голова Иуды, во всех частях своих, наполняется гулом, криком, ревом тысяч взбесившихся мыслей. Они догадались? Они поняли, что это — самый лучший человек? — это так просто, так ясно. Что там теперь? Стоят перед ним на коленях и плачут тихо, целуя его ноги. Вот выходит он сюда, а за ним ползут покорно те — выходит сюда, к Иуде, выходит победителем, мужем, властелином правды, Богом…
Неточные совпадения
И, вероятно, они любили за это Петра: на
всех других лицах еще лежала ночная тень, а его крупная
голова, и широкая обнаженная грудь, и свободно закинутые руки уже горели в зареве восхода.
Фома очень удивился и хотел возражать, но подумал, что Иуда просто бранится, и только покачал в темноте
головою. И еще сильнее затосковал Иуда, он стонал, скрежетал зубами, и слышно было, как беспокойно движется под покрывалом
все его большое тело.
И, кланяясь
все ниже, извиваясь и льстя, Иуда покорно согласился на предложенные ему деньги. Дрожащею, сухою рукой порозовевший Анна отдал ему деньги и, молча, отвернувшись и жуя губами, ждал, пока Иуда перепробовал на зубах
все серебряные монеты. Изредка Анна оглядывался и, точно обжегшись, снова поднимал
голову к потолку и усиленно жевал губами.
Он кричал, заглушая
все речи своим львиным рыканием, хохотал, бросая свой хохот на
головы, как круглые, большие камни, целовал Иоанна, целовал Иакова и даже поцеловал Иуду.
Толкаемый со
всех сторон, Петр Симонов с трудом, точно потеряв
все свои силы, извлек из ножен меч и слабо, косым ударом опустил его на
голову одного из служителей, — но никакого вреда не причинил.
И выгибалась она странно, как кукла, и когда при падении ударялась
головой о камни пола, то не было впечатления удара твердым о твердое, а
все то же мягкое, безболезненное.
И минутами они вдруг надвигались на него, наседали, начинали давить
всею своею невообразимой тяжестью — точно свод каменной пещеры медленно и страшно опускался на его
голову.
«Так, так! — быстро подумал Иуда, и
голова его закружилась, как у пьяного. —
Все кончено. Вот сейчас закричат они: это наш, это Иисус, что вы делаете? И
все поймут и…»
Когда Пилат вывел Иисуса из своего дворца и поставил его перед народом, Иуда, прижатый к колонне тяжелыми спинами солдат, яростно ворочающий
головою, чтобы рассмотреть что-нибудь между двух блистающих шлемов, вдруг ясно почувствовал, что теперь
все кончено.
Под солнцем, высоко над
головами толпы, он увидел Иисуса, окровавленного, бледного, в терновом венце, остриями своими вонзавшемся в лоб, у края возвышения стоял он, видимый
весь с
головы до маленьких загорелых ног, и так спокойно ждал, был так ясен в своей непорочности и чистоте, что только слепой, который не видит самого солнца, не увидел бы этого, только безумец не понял бы.
Иуда выпрямился и закрыл глаза. То притворство, которое так легко носил он
всю свою жизнь, вдруг стало невыносимым бременем, и одним движением ресниц он сбросил его. И когда снова взглянул на Анну, то был взор его прост, и прям, и страшен в своей
голой правдивости. Но и на это не обратили внимания.
Задыхаясь под тяжестью страшных слов, которые он поднимал
все выше и выше, чтобы бросить их оттуда на
головы судей, Иуда хрипло спросил...
— Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили люди своего Иисуса, что сделают звери? Они вылезут из логовищ, они завоют от гнева, они забудут свой страх перед человеком и
все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько люди оценили своего Иисуса? Если я скажу горам: горы, вы знаете, во сколько люди оценили Иисуса? И море и горы оставят свои места, определенные извека, и придут сюда, и упадут на
головы ваши!
В это мгновение, громко хлопнув дверью, вошел Иуда Искариот.
Все испуганно вскочили и вначале даже не поняли, кто это, а когда разглядели ненавистное лицо и рыжую бугроватую
голову, то подняли крик. Петр же поднял обе руки и закричал...
— Ты это спрашиваешь, Фома? Так, так! — склонил
голову набок Иуда из Кариота и вдруг гневно обрушился: — Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идет и делает
все. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит! Когда твой сын утопает, разве ты идешь в город и спрашиваешь прохожих: «Что мне делать? мой сын утопает!» — а не бросаешься сам в воду и не тонешь рядом с сыном. Кто любит!
— Ты еще, проклятая! — говорил Иуда презрительно и дышал тяжело, покачивая тяжелой
головою, в которой
все мысли теперь окаменели. Потом вдруг поднимал ее, широко раскрывал застывшие глаза и гневно бормотал...
Большой статный рост, странная, маленькими шажками, походка, привычка подергивать плечом, маленькие, всегда улыбающиеся глазки, большой орлиный нос, неправильные губы, которые как-то неловко, но приятно складывались, недостаток в произношении — пришепетывание, и большая во
всю голову лысина: вот наружность моего отца, с тех пор как я его запомню, — наружность, с которою он умел не только прослыть и быть человеком àbonnes fortunes, [удачливым (фр.).] но нравиться всем без исключения — людям всех сословий и состояний, в особенности же тем, которым хотел нравиться.
«Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! — думал он, глядя на нее почти испуганными глазами. — Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку можно читать, как книгу; за улыбкой эти зубы и
вся голова… как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит ароматом…»
Неточные совпадения
В
голове чепуха,
всё женихи сидят.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берете? Возьмите! в дороге
все пригодится. Давай сюда
головы и кулек! Подавай
все!
все пойдет впрок. Что там? веревочка? Давай и веревочку, — и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Зерно, что в землю брошено, // И овощь огородная, // И волос на нечесаной // Мужицкой
голове — //
Все ваше,
все господское!
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам кого? // Помещик за границею, // А управитель при смерти!..» — // И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: // По
всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что за наряд диковинный, // Пока Пахом догадливый // Загадки не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, // В ковре дыру проделает, // В дыру просунет
голову // Да и гуляет так!..»