Неточные совпадения
Не скоро сладили с упрямою рекой; долго она рвала и уносила хворост, солому, навоз и дерн; но, наконец, люди одолели, вода
не могла пробиться более, остановилась,
как бы задумалась, завертелась, пошла назад, наполнила берега своего русла, затопила, перешла их, стала разливаться по лугам, и к вечеру уже образовался пруд, или, лучше сказать, всплыло озеро без берегов, без зелени, трав и кустов, на них всегда растущих; кое-где торчали верхи затопленных погибших дерев.
По преданию известно, что Моховые озера были некогда глубокими лесными круглыми провалами с прозрачною, холодною,
как лед, водою и топкими берегами, что никто
не смел близко подходить к ним ни в
какое время, кроме зимы, что будто
бы берега опускались и поглощали дерзкого нарушителя неприкосновенного царства водяных чертей.
Она всегда была в дружеских отношениях с Ариной Васильевной; узнав, что Куролесов и ей очень понравился, она открылась, что молодой майор без памяти влюблен в Парашеньку; распространилась в похвалах жениху и сказала, что ничего так
не желает, «
как пристроить при своей жизни свою внучку-сиротинку, и уверена в том, что она будет счастлива; что она чувствует, что ей уже недолго жить на свете, и потому хотела
бы поторопиться этим делом».
Он убедительно доказал, что весь гнев Степана Михайловича упадет на родную бабушку Бактееву, которая тоже по своей опасной болезни, хотя ей теперь, благодаря бога, лучше, имела достаточную причину
не испрашивать согласия Степана Михайловича, зная, что он
не скоро
бы дал его, хотя конечно
бы со временем согласился; что мешкать ей было нельзя, потому что она,
как говорится, на ладан дышала и тяжело было
бы ей умирать,
не пристроив своей родной внучки, круглой сироты, потому что
не только двоюродный, но и родной брат
не может заменить родной бабушки.
Конечно, и между тогдашними приживалками и мелкопоместными соседками были такие, у которых очень чесался язычок и которым очень хотелось отплатить высокомерному майору за его презрительное обращение, то есть вывести его на свежую воду; но кроме страха, который они чувствовали невольно и который вероятно
не удержал
бы их, было другое препятствие для выполнения таких благих намерений: к Прасковье Ивановне
не было приступу ни с
какими вкрадчивыми словами о Михайле Максимовиче; умная, проницательная и твердая Прасковья Ивановна сейчас замечала, несмотря на хитросплетаемые речи, что хотят ввернуть какое-нибудь словцо, невыгодное для Михайла Максимовича, она сдвигала свои темные брови и объявляла решительным голосом, что тот, кто скажет неприятное для ее мужа, никогда уже в доме ее
не будет.
Может быть, что в настоящем случае твердый нрав и крепкая воля Прасковьи Ивановны, сильно подкрепленные тем обстоятельством, что всё богатство принадлежало ей, могли
бы в начале остановить ее супруга и он,
как умный человек,
не захотел
бы лишить себя всех выгод роскошной жизни,
не дошел
бы до таких крайностей,
не допустил
бы вырасти вполне своим чудовищным страстям и кутил
бы умеренно, втихомолку,
как и многие другие.
Я
не стану рассказывать подробно,
какую жизнь вел он в своих деревнях, особенно в Парашине, а также в уездных городишках: это была
бы самая отвратительная повесть.
«Братец, к нам переменится,
не станет нас так любить и жаловать,
как прежде, молодая жена ототрет родных, и дом родительский будет нам чужой» — это непременно сказали
бы сестры Алексея Степаныча, хотя
бы его невеста была их поля ягода; но невестки Софьи Николавны хуже нельзя было придумать для них.
Итак, я предполагаю только, что молодой человек
не хитрил,
не думал пугнуть своих стариков, напротив, искренне думал застрелиться, если ему
не позволят жениться на Софье Николавне; но в то же время я думаю, что он никогда
не имел
бы духу привесть в исполнение такого отчаянного намерения, хотя люди тихие и кроткие, слабодушные,
как их называют, бывают иногда способны к отчаянным поступкам более, чем натуры живые и бешеные.
Сущность дела состояла в том, что Николай Федорыч расспросил молодого человека об его семействе, об его состоянии, об его намерениях относительно службы и места постоянного жительства; сказал ему, что Софья Николавна ничего
не имеет, кроме приданого в десять тысяч рублей, двух семей людей и трех тысяч наличных денег для первоначального обзаведения; в заключение он прибавил, что хотя совершенно уверен, что Алексей Степаныч,
как почтительный сын, без согласия отца и матери
не сделал
бы предложения, но что родители его могли передумать и что приличие требует, чтобы они сами написали об этом прямо к нему, и что до получения такого письма он
не может дать решительного ответа.
На следующий день он имел продолжительный разговор с своею дочерью, в котором представил ей все невыгоды иметь мужа ниже себя по уму, по образованию и характеру; он сказал, что мужнино семейство
не полюбит ее, даже возненавидит,
как грубое и злое невежество всегда ненавидит образованность; он предостерегал, чтобы она
не полагалась на обещания жениха, которые обыкновенно редко исполняются и которых Алексей Степаныч
не в силах будет исполнить, хотя
бы и желал.
Продолжайте ездить к нам, но два дня я
не буду видеться с вами наедине и
не стану поминать об этом разговоре; потом спрошу вас по совести,
как честного человека: имеете ли вы довольно твердости, чтобы быть моим защитником против ваших родных и всех, кто вздумал
бы оскорблять меня?
Каратаев же без спроса
не смел разинуть рта при Степане Михайлыче и ограничивался только повторением последних слов,
как например: «Сенокос был
бы хорош, если б
не захватило ненастье».
Алексей Степаныч, страстно любящий, еще
не привыкший к счастию быть мужем обожаемой женщины, был как-то неприятно изумлен, что Софья Николавна
не восхитилась ни рощей, ни островом, даже мало обратила на них внимания и, усевшись в тени на берегу быстро текущей реки, поспешила заговорить с мужем об его семействе, о том,
как их встретили,
как полюбила она свекра,
как с первого взгляда заметила, что она ему понравилась, что, может быть, и матушке свекрови также
бы она понравилась, но что Арина Васильевна
как будто
не смела приласкать ее, что всех добрее кажется Аксинья Степановна, но что и она чего-то опасается… «Я всё вижу и понимаю, — прибавила она, — вижу я, откуда сыр-бор горит.
Ну если
бы вы, матушка, когда-нибудь опоздали к обеду, возвращаясь из Неклюдова, так досталось
бы и вам и всем нам…»
Не успела она кончить свое злобное шептанье, сидя с матерью в соседней комнате,
как подлетела уже карета к крыльцу, фыркали усталые кони и целовал свою невестку свекор, хваля молодых, что они
не опоздали, и звучно раздавался его голос: «Мазан, Танайченок, кушанье подавать!»
Софья Николавна
не оставалась в долгу и отвечала, что всякий живет
не столько по своему состоянию, сколько по своему вкусу и что, впрочем, для нее всё равно, где
бы ни жили и
как бы ни жили родные Алексея Степаныча.
Она была
бы не прочь, если
бы он припугнул свою дочку, которую она терпеть
не могла
как явного своего врага, но опасалась, чтоб ей самой тут же как-нибудь
не досталось.
В хлопотах да в радости из ума вон…» — «Ты с радости
не догадалась! да разве я тебя
не знаю? да
как ты осмелилась сделать это супротив брата, супротив меня?
как осмелилась осрамить отца на старости?» Может быть, дело
бы тем и кончилось, то есть криком, бранью и угрозами, или каким-нибудь тычком, но Александра Степановна
не могла перенесть, что ей достается за Софью Николавну, понадеялась, что гроза пройдет благополучно, забыла, что всякое возраженье — новая беда,
не вытерпела и промолвила: «Понапрасну терплю за нее».
Впоследствии она
не всегда была им довольна за самовольство его распоряжений и двусмысленную трату денег; она даже замечала, что он втайне был ближе к ее отцу, чем
бы она желала; но видя,
как он усердно ходит за больным господином (у которого в комнате всегда спал),
как успевает в то же время отлично исполнять должность дворецкого, она довольствовалась легкими выговорами и оставляла Калмыка спокойно укореняться во всех его должностях.
Но добрейшая Катерина Алексевна
не только
не оскорблялась тем, а даже требовала, чтоб с нею так обходились; она безгранично любила свою ненаглядную и родную ей красавицу и смотрела на нее
как на высшее благодетельное существо; она
бы себя
не взлюбила, если б как-нибудь помрачила блестящее положение Софьи Николавны.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно,
не уйти
бы нашим беглецам или по крайней мере
не обошлось
бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если
бы позади бегущих
не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, —
не достигла еще середины реки,
как прискакал к берегу старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.