Неточные совпадения
В жаркое летнее утро, это было в исходе июля, разбудили нас
с сестрой ранее обыкновенного: напоили чаем за маленьким нашим столиком; подали карету к крыльцу, и, помолившись богу, мы все пошли
садиться.
Для матери было так устроено, что она могла лежать; рядом
с нею
сел отец, а против него нянька
с моей сестрицей, я же стоял у каретного окна, придерживаемый отцом и помещаясь везде, где открывалось местечко.
С ночевки поднялись так рано, что еще не совсем было светло, когда отец
сел к нам в карету.
Он
сел с большим трудом, потому что от спавших детей стало теснее.
Я видел, будто сквозь сон, как он
садился, как тронулась карета
с места и шагом проезжала через деревню, и слышал, как лай собак долго провожал нас; потом крепко заснул и проснулся, когда уже мы проехали половину степи, которую нам надобно было перебить поперек и проехать сорок верст, не встретив жилья человеческого.
Когда же мой отец спросил, отчего в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали, что так приказал староста Мироныч; что в этот праздник точно прежде не работали, но вот уже года четыре как начали работать; что все мужики постарше и бабы-ребятницы уехали ночевать в
село, но после обедни все приедут, и что в поле остался только народ молодой, всего серпов
с сотню, под присмотром десятника.
С плоской возвышенности пошла дорога под изволок, и вот наконец открылось перед нами лежащее на низменности богатое
село Парашино,
с каменной церковью и небольшим прудом в овраге.
Священник сказал, между прочим, что староста — человек подвластный, исполняет, что ему прикажут, и прибавил
с улыбкой, что «един бог без греха и что жаль только, что у Мироныча много родни на
селе и он до нее ласков».
Как только солнце станет
садиться, я пришлю тебя
с Ефремом.
Я впросонках слышал, как спустили карету
с пригорка, и совсем проснулся, когда
сел к нам отец.
Мне стало грустно, и я
с большим смущеньем
сел в карету.
Бедная слушательница моя часто зевала, напряженно устремив на меня свои прекрасные глазки, и засыпала иногда под мое чтение; тогда я принимался
с ней играть, строя городки и церкви из чурочек или дома, в которых хозяевами были ее куклы; самая любимая ее игра была игра «в гости»: мы
садились по разным углам, я брал к себе одну или две из ее кукол,
с которыми приезжал в гости к сестрице, то есть переходил из одного угла в другой.
Я не мог, бывало, дождаться того времени, когда дядя
сядет за стол у себя в комнате, на котором стояли уже стакан
с водой и чистая фаянсовая тарелка, заранее мною приготовленная.
Дядя, как скоро
садился сам за свою картину, усаживал и меня рисовать на другом столе; но учение сначала не имело никакого успеха, потому что я беспрестанно вскакивал, чтоб посмотреть, как рисует дядя; а когда он запретил мне сходить
с места, то я таращил свои глаза на него или влезал на стул, надеясь хоть что-нибудь увидеть.
Матвей Васильич подвел меня к первому столу, велел ученикам потесниться и посадил
с края, а сам
сел на стул перед небольшим столиком, недалеко от черной доски; все это было для меня совершенно новым зрелищем, на которое я смотрел
с жадным любопытством.
У нас поднялась страшная возня от частого вытаскиванья рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь
с вами ничего не выудишь хорошего», —
сел в лодку, взял свою большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно веревку
с камнем, привязанную к лодке, и стал удить.
Наконец комары буквально одолели нас, и мы
с матерью ушли в свою комнату без дверей и окон, а как она не представляла никакой защиты, то
сели на кровать под рединный полог, и хотя душно было сидеть под ним, но зато спокойно.
Как было весело мне засыпать под нашим пологом, вспоминая недавнюю тоню, слыша сквозь дверь, завешанную ковром, громкий смех и веселые речи, мечтая о завтрашнем утре, когда мы
с Евсеичем
с удочками
сядем на мостках!
Мать обыкновенно скоро утомлялась собираньем ягод и потому
садилась на дроги, выезжала на дорогу и каталась по ней час и более, а потом заезжала за нами; сначала мать каталась одна или
с отцом, но через несколько дней я стал проситься, чтоб она брала меня
с собою, и потом я уже всегда ездил прогуливаться
с нею.
Как только мы вышли
садиться, я пришел в ужас от низенького кожаного возка
с маленькою дверью, в которую трудно было пролезть, — а в возке следовало поместиться мне
с сестрицей, Параше и Аннушке.
Сели за стол и принялись так кушать (за исключением моей матери), что я
с удивлением смотрел на всех.
Отец говорил об этом долго
с Миронычем, и Мироныч между прочим сказал: «Это еще не беда, что хлеба мало господь уродил, у нас на
селе старого довольно, а у кого недостанет, так господский-то сусек [Сусек — закром.
Набежала куча девок, проворно накрыли стол в зале, и мы вместе
с бабушкой и тетушкой очень скоро
сели за обед.
Печально
сели мы вдвоем
с милой моей сестрицей за обед в большой столовой, где накрыли нам кончик стола, за которым могли бы поместиться десять человек.
Впрочем, быть
с нею наедине в это время нам мало удавалось, даже менее, чем поутру: Александра Ивановна или Миницкие, если не были заняты, приходили к нам в кабинет; дамы ложились на большую двуспальную кровать, Миницкий
садился на диван — и начинались одушевленные и откровенные разговоры, так что нас
с сестрицей нередко усылали в столовую или детскую.
Все берега полоев были усыпаны всякого рода дичью; множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и малые стаи разной прилетной птицы: одни летели высоко, не останавливаясь, а другие низко, часто опускаясь на землю; одни стаи
садились, другие поднимались, третьи перелетывали
с места на место: крик, писк, свист наполнял воздух.
Жаворонки так и рассыпались песнями вверху; иногда проносился крик журавлей, вдали заливался звонкими трелями кроншнеп, слышался хриплый голос кречеток, стрепета поднимались
с дороги и тут же
садились.
Только
с неделю как начали жать рожь, а между тем уже подоспел ржаной
сев, который там всегда начинался около 25 июля.
Мать устала и не могла более идти и потому со мной и
с моей сестрицей
села в экипаж, а все прочие пошли пешком.
Кстати, я давно собираюсь поговорить
с вами откровенно об теперешнем нашем положении;
сядьте, пожалуйста, ко мне на постель и выслушайте меня внимательно.